Источник текста: Галанин А.В. Чудь заволочская // Вселенная живая [Электронный ресурс] – Владивосток, 2013. Адрес доступа: http://ukhtoma.ru/chud0.html

 

Русские арктические робинзоны

Вот невыдуманная история о славных русских беломорских моряках, рассказанная ими самими и записанная академиками в Санкт-Петербурге с их слов.

Летом 1743 г. житель города Мезени Еремей Окладников снарядил и отправил для ловли китов, моржей и тюленей судно с экипажем в 14 человек. Судно взяло курс на Груманд (Шпицберген) и первые восемь дней шло легко при благоприятном ветре. На девятый день ветер изменил направление, судно отнесло к востоку – к острову Малый Брун (или Эдж).

Груманд (ныне Шпицберген), Исфьорд. Фото с сайта: http://www.caas.ru/picture.php?file=shpits/sval_nat_06.jpg&mode=1

Корабль попал в ледяную западню. Решили высадиться на берег. Кормщик Алексей Химков вспомнил, что несколько лет назад жители Мезени зимовали на этом острове и соорудили на острове из плавника избу, эта изба могла сохраниться. До берега было около четырех верст. В дорогу взяли лишь самое необходимое: немного продовольствия, ружье, рожок с порохом на 12 зарядов и столько же пуль, топор, маленький котел, 20 фунтов муки в мешке, огнянку (жаровню), кусок трута и огниво, нож, пузырь, набитый курительным табаком, да деревянные трубки для каждого.

Вскоре обнаружили хижину верстах в двух от берега. Изба делилась на сени и горницу. В горнице была русская печь по-черному. Дрожа от холода, провели ночь, а утром поспешили на берег моря, чтобы поделиться с товарищами известием о своей удаче, чтобы всем вместе перенести с корабля на остров продовольствие, оружие, снаряжение.

Каков же был их ужас, когда они не увидели своего корабля! Перед ними было совершенно чистое ото льда море. Ураганный ветер, свирепствовавший всю ночь, разломал, разбросал ледяные торосы. Жестокая буря либо разбила корабль, либо вместе со льдиной, которая его сковала, унесла в открытое море. Больше они уже никогда не видели своих товарищей, остававшихся на корабле. В отчаянии моряки вернулись в избу.

Двенадцатью зарядами пороха они подстрелили двенадцать диких северных оленей. Мхом законопатили дыры в стенах избы. К счастью, у них был топор. На берегу насобирали плавника. Однажды нашли доску с вбитыми в нее гвоздями и железным крюком. Сделали рогатины, чтобы охотиться и обороняться от белых медведей. Два больших наконечника для рогатин сделали из железного крюка. Наковальней служил большой камень. Клещи соорудили из двух оленьих рогов.

Беломорские Поморы. Фото конца XIX в. Адрес доступа: http://www.jaroslaff.net/modules.php?name=News&file=view&news_id=16357

Потом отшлифовали и наточили наконечники на камнях. Рогатины получились крепкие, надежные, с их помощью можно было отражать атаки белых медведей. А медведей на острове было немало, и они не редко подходили к избе, надеясь добраться до запасов продовольствия. С помощью рогатин новые робинзоны смогли убить несколько громадных белых медведей. Копьем поражали диких оленей.

Мясо медведей, оленей, песцов спасало людей от голодной смерти, а звериные шкуры – от полярной стужи. Необычайно крепкие медвежьи сухожилия использовали как тетиву для луков, ими же сшивали одежды из шкур. Кроме двух больших железных наконечников для рогатин, отковали четыре маленьких наконечника для стрел, к стрелам приладили птичьи перья. Пользуясь только этим оружием, в течение шести с лишним лет кормили и одевали себя. Белых медведей рогатиной убили всего десять штук. Питались мясом, осенью собирали ягоды и грибы. Хлеба и крупы у них не было. Соль выпаривали и вымораживали из морской воды.

Мясо коптили, подвешивая его к стенам внутри избы, там его не могли достать белые медведи. Летом на воздухе мясо отлично высыхало и становилось чем-то немного похожим на хлеб. Летом воду брали из ключей, зимой растапливали снег или лед. Иван Химков, который раньше зимовал на берегу восточного Шпицбергена, порекомендовал жевать ложечную траву (кохлеарию), которая часто встречалась на острове, и пить еще теплую оленью кровь, советовал как можно больше двигаться. Эти средства троим из них помогли не заболеть цингой. Больше того, островитяне приобрели небывалую подвижность. Иван Химков стал бегать с поразительной легкостью и быстротой так, что догонял убегающих оленей и поражал их ножом, а вот Федор Веригин не смог преодолеть отвращение к оленьей крови. К тому же он был слишком медлителен и не мог активно противостоять цинге. Он заболел цингой, товарищи кормили его, как малого ребенка, но Веригин умер зимой 1748 г. Его похоронили в Грумандскую вечную мерзлоту.

Плавник на Шпицбергене. Из него строили избы, им их и отапливали. Фото с сайта: http://www.caas.ru/picture.php?file=shpits/sval_nat_135.jpg&mode=1

Птичий базар на Шпицбергене. Фото с сайта: http://www.caas.ru/picture.php?file=shpits/sval_nat_107.jpg&mode=1

Когда обносились, то перешли на одежду из звериных шкур. Спали на оленьих и песцовых шкурах, шкурами укрывались. Но шкуры надо было выделывать, дубить. Поморы вымачивали их в пресной воде, мяли и растирали размокшие кожи руками, покрывали их растопленным оленьим жиром, потом снова мяли, пока они не становились мягкими и гибкими. Чтобы сшить одежду из меха или кожи, нужны были шило и игла. Пришлось их выковывать, обтачивать. Большого труда стоило просверлить игольные ушки, они не получались ровными и гладкими, отчего продетые в них ремни часто рвались.

На Шпицбергене летом. Фото с сайта: http://www.caas.ru/picture.php?file=shpits/sval_nat_98.jpg&mode=1

Шпицберген. Песец в летней окраске. Фото с сайта: http://www.caas.ru/picture.php?file=shpits/sval_nat_103.jpg&mode=1

Остров Эджа имеет 150 верст в поперечнике лежит между 77°25′ и 78°45′ северной широты, полярный день здесь длится четыре месяца столько же длится полярная ночь. Поморы вели календарь. Шли годы, бесконечно долгие полярные ночи сменялись столь же долгими полярными днями. Тут не мудрено было сбиться со счета. Тем не менее их календарь оказался довольно точным. Когда 15 августа к острову подошло судно, которое наконец вернуло поморов на родину, на их календаре был август. На вопрос, как же они все-таки определяли время, Алексей Химков с горячностью ответил: “Каким же я был бы капитаном, если бы не мог определить высоту солнца, когда оно видно, и движение звезд, когда солнца нет?! Я изготовил себе палку для этой цели, подобную той, какую оставил на корабле, и она служила мне для моих наблюдении”. Это был так называемый посох Якова, или градшток – угломерный инструмент, применявшийся моряками (вплоть до конца XVIII века) для определения времени суток. Снег на острове выпадал в огромнейших количествах. Хижину заносило так, что выбираться из нее приходилось через кровлю.

Большая часть Шпицбергена покрыта ледником. В ледниковый период вот так выглядели Кольский полуостров и Скандинавия.

Вот таких белых медведей били копьем-рогатиной русские полярные робинзоны. Это совсем не то, что Робинзону Крузо было козу подоить на тропическом острове среди виноградных лоз.

Медведей, северных оленей, песцов на острове было великое множество. Летом прилетали тысячи птиц. Море было богато рыбой. Поморы пробовали ее ловить, опуская в воду мешок из оленьей шкуры. Тюленей и моржей было тоже очень много. Шел уже седьмой год их жизни на острове.

И вот наступил день освобождения. Люди увидели приближающийся к острову корабль. Судно, как потом выяснилось, принадлежало русскому купцу. Шло оно из Архангельска. К счастью для наших островитян, ветер пригнал этот корабль не к западному, а к восточному Шпицбергену, к острову Малый Брун, почти к тому же месту, где жили наши робинзоны. На острове разожгли костры, размахивали рогатинами и шкурами. Очень волновались: вдруг не увидят и пройдут мимо. На корабле заметили сигналы, кормщик изменил курс, и судно, несмотря на опасные подводные камни, подошло к берегу.

А вот так поморы сами рассказывали о своем житье-бытье на острове и об избавлении из плена. “Бывало у нас и время, когда ни бахилы шить, ни кухлянку, ни кожи мять, ни калги-лыжи ладить, ничего иного по хозяйству справлять вдруг ни нужды тебе, ни охоты нету. Тогда занимались тем, что было душе любо: Хрисанф, например, коробочку из кости круглой ножом вытачивал, Алексей мох курил, о жене, детишках, о материке вспоминал да Степана слушал, как тот песню со слезой пел, такую же думу думая:

Грумант угрюмый, прости!
В родину нас отпусти.
Жить на тебе опасно –
Бойся смерти всечасно.
Рвы на буграх-косогорах.
Лютые звери там в норах.
Снеги не сходят долой –
Грумант вечно седой.

Поморы – охотники на нерпу. Дореволюционное фото Николая Шабунина с сайта: http://www.perunica.ru/stfoto/6276-fotografii-nikolaya-shabunina-chast-2.html

И прожили так вот, одни, за семьдесят седьмой параллелью, в стране полунощной, шесть зим и лет да три месяца. И были у них порядок и лад, и не было ни свары, ни отчаянья. Даже ни блоха, ни вошь не завелись.

Однажды же (точно: 15 августа 1749 г.) сидел на взгорке, на мягком мху зелено-красном, Инков Алексей; строгал он сучок, кумекая: может, трубку какую курительную из него сделать; кумекал да поглядывал с завистью охотничьей, как лёщатся белухи в море. Сидел, значит, так помор, поглядывал на море, на белух, на куличка… Да вдруг как испугается, что блазнится ему, видится, мерещится чудо чудное, парус явственный! А море-то гладкое; ветер – ласковый и в лицо.  «Чтой-то в глазах мельзит», – сказал Инков сам себе. А сердце сильнее заходило. Но светлый лоскут паруса подрос. И тогда подхватился Алексей, как молоденький, и ударился бежать. У избы кричит:  – Робята!.. Родимые!.. Приметы стягами… поспешай знаменать!  (Команда такая морская есть: знак подавать.)  Растерялись те сразу-то. «А иде?» – спрашивают.  – Тащи постель, постель тащи дак!.. Да огонь! Огонь с плошкою!  Сообразили костры. Запалили, ничего не жалеючи. Потом оленьи шкуры постельные на копья понасаживали да скоренько давай размахивать ими, да вопить, что духу хватало. И вскоре обронила близ инковцев свои паруса российская промысловая лодия.  Так вернулись они наконец в Архангельск.

На Шпицбергене. Белозобые казарки. Фото с сайта: http://www.caas.ru/picture.php?file=shpits/sval_nat_105.jpg&mode=1

Моржи и белый медведь на Шпицбергене. Фото с сайта: http://www.caas.ru/picture.php?file=shpits/sval_nat_105.jpg&mode=1

Они упросили капитана взять их на службу матросами. А за доставку имущества обещали по возвращении на родину уплатить восемьдесят рублей. Поморы погрузили на судно пятьдесят пудов оленьего жира, двести оленьих шкур, больше двухсот шкурок белых и голубых песцов, медвежьи шкуры – все то, что добыли за годы жизни на острове. Не забыли взять свой лук, стрелы, рогатины, лампы, свой топор и сильно сточенный за 7 лет нож, самодельные иголки, ремни – словом, все, что у них было, чем обзавелись. 28 сентября 1749 г. корабль со спасенными поморами прибыл в Архангельск. Когда судно подходило к причалу, Алексей Химков, Иван Химков и Степан Шарапов стояли на палубе в фантастических одеждах из драгоценных шкур, обросшие и изменившиеся, но сильные, мужественные и непобедимые, словно герои северной саги. Одна из женщин вдруг узнала своего мужа, которого долгие годы оплакивала, считая погибшим. Она не могла сдержаться и бросилась в воду, чтобы скорее добраться до корабля, и чуть не утонула.

Суровый Груманд. Фото с сайта. http://www.caas.ru/picture.php?file=shpits/sval_nat_53.jpg&mode=1

Изба на Шпицбергене. На переднем плане жилища ездовых собак. Фото с сайта. http://www.caas.ru/picture.php?file=shpits/sval_nat_53.jpg&mode=1

Историей русских моряков, проведших шесть с лишним лет на необитаемом северном острове, заинтересовались профессора Российской Академии наук. Алексея и Ивана Химковых вызвали в Петербург. Специальная комиссия расспрашивала матросов об их пребывании на острове. Некоторые сомнения, возникшие было у членов комиссии о достоверности рассказанного, Алексей Химков сумел рассеять. Было твердо установлено, что поморы находились на Шпицбергене, а не на Медвежьем острове. Это убедительно доказывали отмеченные ими даты первого появления солнца после полярной ночи и его исчезновения, когда полярный день закончился. Последующие экспедиции подтвердили точность всего рассказанного поморами и даже нашли избу, в которой они жили.

 

Tags:

Comments are closed