Владимир Попов-Штарк
Русские Колумбы Арктики
Источник текста: Советская Арктика. 1939. № 2. С. 69-75
История исследования Арктики богата беспримерными подвигами и отвагой русских людей. Русские люди осваивали Арктику и с суши, и с моря еще задолго до попыток англичан, голландец, норвежцев, американцев и других. Своими смелыми походами на Крайний Север они завоевали право на первенство замечательными открытиями и исследованиями. Огромные труды их и понесенные жертвы во имя своей родины навсегда останутся в памяти народной.
Русские полярные путешественники сделали для освоения Арктики в общей сложности неизмеримо больше, чем все иностранные вместе взятые. Недаром автор сочинения: «Путешествие по Сибири и Ледовитому морю», исследователь Чукотского полуострова в 1820–1924 гг., Ф. Врангель открывает свой обширный вводный очерк, посвященный русским исследователям полярных стран, следующими словами:
«Обширное пространство земного шара, заключающееся между Белым морем и Беринговым проливом на 45° долготы по матерому берегу северной Европы и Сибири открыто и описано Россиянами. Все покушения мореплавателей других народов проникнуть Ледовитым морем из Европы в Китай или из Великого океана в Атлантический ограничены на запад Карским морем, на восток меридианом мыса Северного; непреодолимые препятствия, останавливавшие иностранцев в дельнейшем плавании, преодолены (были) нашими мореходами; они более привыкли к суровости климата и пользовались всеми средствами, которые представляла им смежность с Россиею Сибири… В то время берега от Белого моря до реки Оби были уже известны Россиянам. Ладьи их (в последней половине XVI столетия) ходили из Белого моря и реки Печоры через Карское море до рек Оби и Енисея»…
В дореволюционное время русским путешественникам и исследователям Севера не уделялось должного внимания, – их опыт не обобщался, труды их в свет не выходили, материалы многих выдающихся русских экспедиций распылялись по архивам и часто совершенно забывались. Царские чиновники, преклоняясь перед всем иноземным, не давали себе труда разобраться в трудах русских исследователей Севера. А те немногие книги, которые вышли в свет, отдавали предпочтение иностранным экспедициям, тем самым извращая действительную историю исследования Арктики, принижая роль русских людей, которым по праву принадлежит первенство плаваний по северным морям и рекам.
Если мы возьмем одну из первых сводных русских работ по истории исследования Арктики – «Хронологическую историю всех путешествий в северные полярные страны», составленную Василием Берхом (СПб 1821 г.), то увидим, что из 80 повествований о полярных исследователях 65 падают на иностранные имена и лишь 15 на долю русских.
Лишь после Великой Октябрьской социалистической революции труды русских исследователей Севера получают всенародное признание. Однако и в наше время в литературе об Арктике иногда смазывается роль русских людей Севера.
Так, в последней свободной работе В.Ю. Визе «Моря Советской Арктики», выпущенной в свет Издательством Главсевморпути в 1936 г., преобладают материалы, посвященные иностранным исследователям Арктики. И здесь дела, труды, отвага, смелость и жертвы русских людей заслоняются деятельностью англичан, голландцев, скандинавов и др.
Кто же были бойцы многих отрядов русского народа, завоевывавших Арктику в упорных вековых боях со льдами, снежными пургами, с бездорожьем, с темью и холодом?
Среди них мы видим десятки и сотни имен, начиная с русских поморов и кончая позднейшими исследователями Севера. Так, еще в 1633 г. русский помор Иван Ребров совершил морское плавание из устья реки Лены на восток и открыл устье реки Яны. В 1636 г. он плавал на парусном судне морем от устья реки Яны до устья реки Индигирки, впервые открыв устье этой реки. В последующие годы он совершает смелые плавания от устья Индигирки к устьям Лены и Оленека.
В 1637 г. казак Елисей Буза отправился «осмотреть реки, текущие в Ледовитое море». Из устья реки Лены он дошел до устья Оленека, побывал в 1638 г. на реке Яне, а в 1639 г. дошел морем до реки Чондон. Путешествие Елисея Бузы длилось около шести лет и, несомненно, было богато географическими открытиями никем не были описаны – от них остался лишь один скупой маршрут.
В 1638 году, когда Елисей Буза вошел в устье Яны, казак Иванов Постник открыл реку Индигирку, основал на ней острог и оставил в нем 16 своих спутников. Они построили два коча, в 1639 г. вышли по Индигирке в Ледовитое море и, в свою очередь, открыли устье реки Алазеи, доставив о ней достоверные сведения.
На Колыме в 1644 г. плавал известный по сибирским летописям якутский казак Михайло Стадухин. Он основал вблизи от устья Колымы Нижнеколымский острог, служивший впоследствии базой для работ экспедиции русских моряков-гидрографов братьев Лаптевых, Геденшторма-Санникова, Биллингса-Сарычева, Врангеля-Матюшкина и многих других. Стадухин первый доставил сведения о чукчах, об одном большом острове, лежащем в море, на который они переезжают зимою в течение одного дня в оленьих упряжках по льду и добывают там моржовые бивни. Остров этот оказался впоследствии маленьким Крестовым из группы Медвежьих островов.
Первое плавание к востоку от Колымы было предпринято еще в 1646 г. артелью промышленников под предводительством Исая Игнатьева, родом из Мезени. Игнатьев достиг неизвестной губы, вход в которую был обозначен двумя материковыми скалами. По всем признакам, Исай Игнатьев достиг Чаунской губы. Кроме того, промышленники открыли новый промысел моржового «зуба», который сыграл большую роль в поисках и открытиях сибирскими казаками и промышленниками полярных островов, служивших местом обитания моржей. Там же велись поиски другого ценного вида сырья для резных изделий – мамонтовой кости, в изобилии добывавшейся, главным образом, на Новосибирских островах. Все это послужило не менее важным поводом для освоения островов Восточно-сибирского моря и дальнейших важных географических открытий русских людей в этом участке Арктики.
В 1647-1648 годах была организована своего рода торгово-промысловая морская экспедиция. В этой экспедиции участвовал тот самый казак Семен Дежнев, который впоследствии обошел северо-восточную оконечность Азии, явившись, таким образом, первым из посетивших этот важный участок Северного морского пути.
Эта группа русских людей, как и Стадухин, искала возможности пройти морем к устью Анадыря, но ни Стадухин, ни Дежнев в первое свое плавание не достигли поставленной цели. Это не остановило, однако, Дежнева от дальнейших попыток добраться до устья Анадыря. В 1648 г. он отправился туда морем на семи кочах. Судьба плавания четырех кочей осталась неведомой, но известно, что в это второе плавание над остальными тремя кочами начальствовали Семен Дежнев и Семен Анкудинов.
Плавания Дежнева сыграли крупную роль в деле первичного освоения Арктики. Дежнев показал себя первоклассным для своего времени полярным мореходом и исследователем, так как его «сказка» (сказ – отчет), поданная им впоследствии в Якутскую канцелярию, хотя и не полно, но с достаточною основательностью описывает его морской подход вокруг Чукотского полуострова, во время которого он впервые прошел через пролив, достигнутый 80 лет спустя прославленным Берингом и названный капитаном Куком именем Беринга. Единственным же географическим памятником отважному Дежневу осталось на карте Арктики географическое название «мыс Дежнева».
В 1649 г. отряд казаков под командой сотника Булдакова был послан из Якутска в «Студеное море» на кочах по Лене, но в устье реки встретил мощные льды и стоял здесь 8 дней, будучи затерт льдами.
Здесь он встретил еще 8 кочей, с казаками и промышленниками, готовыми выйти в море, как только оно очистится ото льда. Мало того, в другом месте (в Омолоевой губе) Булдаков встретил еще четыре других коча, которые шли из Колымы в Индигирку. Это показывает, что русские люди бывали здесь часто и осваивали один участок за другим.
Борясь со льдами и претерпевая всяческие лишения, Булдаков все же достиг Хромской губы, но здесь отжимным ветром его кочи вместе со льдами отнесло в море, а когда через пять дней ветер стих, то кочи в третий раз вмерзли во льды. Тогда булдаковцы, погрузив сколько можно было провианта в сани, пешком направились к матерому берегу, с величайшей трудностью преодолевая торосы и разводья и слыша за собой треск разливаемых льдами своих суденышек. Изнуренные голодом, стужей, непомерным напряжением физических силы и цынгой, они добрались, наконец, до берега близ устья Индигирки и, продолжая путь вдоль этой реки, достигли Уяндинского зимовья, где и зазимовали.
Далее мы встречаемся с именами Ивана Реброва, Никиты Мальгина, Андрея Воропаева, Якова Пермякова, Меркурия Вагина, Василдия Стадухина и многих других отважных путешественников, плававших по рекам Крайнего Севера и северным морям еще в XVII века.
Среди исследователей XVIII в. мы встречаем имена Ивана Вилегина и Григория Санкина (1720), Федота Амосова (1723 г.), казацкого полковника Шестакова (1726), «сочинившего» одну из первых карт приянского и приколымского района полярного моря, напечатанную впоследствии в Париже географами Делилем и Буаш, имена Алексея Маркова и Григория Кузякова (1744 г.) и др.
В 1725 г. по указу Петра Первого была снаряжена камчатская экспедиция Беринга-Чирикова (1725-1730), впоследствии развернувшаяся, как известно, в Великую Северную Экспедицию (1733–1743 гг.).
В Великую Северную Экспедицию во главе с Берингом входило 570 человек. Этой экспедицией была проделана огромная исследовательская работа в многочисленных районах Крайнего Севера от Белого моря и далее к востоку до Берингова пролива.
Среди моряков этой экспедиции мы насчитываем множество славных имен и славных дел русских людей. Некоторые из них, как Прончищев с женой, Ласиниус сложили там свои головы, другие отдали этому делу лучшие свои годы и силы. Лейтенанты Муравьев и Павлов, Скуратов и Сухотин, Малыгин и Овцын, штурманы Челюскин и Минин, братья Дмитрий и Харитон Лаптевы, флотский мастер Кошелев и многие другие – мужественно боролись с суровыми условиями тогдашних полярных зимовок, широким фронтом от Белого моря до Берингова пролива охватив исследовательскими работами Ледовитые моря.
Тот же Врангель так характеризует работу этих русских исследователей Арктики: «Подвиги лейтенантов Прончищева, Ласиниуса, Харитона и, в особенности, Дмитрия Лаптевых, заслуживают удивления потомства. Журналы этих деятельных моряков, конечно, во многом недостаточны. Мало или почти вовсе не знакомят они нас с обитателями Сибири, не касаются предметов физических и естественной истории, и самое производство описи оставляет желать еще многого. Но это не умаляет достоинства их в глазах справедливого потомства, видящего в недостатках – одно несовершенство средств того времени».
Наряду с этим, необходимо вспомнить также значительную категорию военных геодезистов, внесших значительный вклад в дело Арктики. Среди них видное место занимают имена геодезии-сержанта Андреева, Леонтьева, Лысова и Пушкарева – старательных и добросовестных обследователей Новосибирских и Медвежьих островов, открытие которых досталось столь дорогой ценой сибирским казакам и промышленникам.
Еще позже на смену морякам Великой Северной Экспедиции пришли новые русские моряки и исследователи. То были Геденшторм, Санников, Биллингс, Сарычев, Матюшкин, Козьмин и многие другие. Как первые, так и вторые оставили журналы и даже целые сочинения, позволяющие нам видеть результаты их труда и наблюдений.
Все вышеперечисленные русские исследователи работали в Азиатском секторе Арктики. Обратимся теперь к западному сектору и бегло проследим, как развертывалась деятельность русских людей по освоению Баренцова и Карского морей, их побережий и островов.
Мурманское, беломорское и карское побережья были раньше всего освоены русскими поморами, которые прочно осели в Коле, в Холмогорах, в Мезени. Одновременно начались и открытия промышленниками-зверобоями островов этих морей. По крайней мере, все иностранцы – голландцы, англичане, скандинавы, где бы они ни высаживались в своих поисках вожделенного пути в Китай и Индию, везде натыкались на следы пребывания здесь русских промышленников. То были либо одинокие мемориальные кресты поморов, которыми они отмечали место своих зимовий, либо гробы с костями погибших от цынги, либо опустевшие становища с остатками предметов лова или быта. Так было и на Колгуеве, так, и в особенности, на Новой Земле, открытой и опромышлявшейся русскими с весьма давних пор. Множество мысов, проливов и других заметных и характерных физико-географических точек Новой Земли, носили уже свои типично-русские географические названия, как например Спорый Наволок, Гусиная Земля, мыс Доходы и т.п.
Поморы, слывшие под именем «груманланов», избрали своей специальностью китовые и моржовые промыслы на отдаленном Шпицбергене. Из среды их выдвинулись замечательные исследователи и первооткрыватели.
Взять хотя бы мезенца Федота Рахманина, который во второй половине XVIII в. 26 раз зимовал на Новой Земле, шесть раз на Шпицбергене, кроме того, пять лет посвятил плаваниям на Енисей. Или олончанина Савву Лошкина, который обошел в простом карбасе вокруг Новой Земли и впервые тем доказал, что это остров. Сюда же относится и открытие помором Чиракиным Маточкина Шара, сделанное им без чьего-либо специального посыла в 1767 г. Первый научный исследователь Новой Земли штурман Федор Розмыслов, проверявший географическое открытие Чиракина, подтвердил его. Штурман Розмыслов и новоземельская экспедиция горного чиновника Лудлова на одномачтовом судне «Пчела» под командой штурмана Поспелова (1807), продолжали славное дело освоение Новой Земли, начатое русскими поморами.
Новую веху в исследовании этого мощного барьера, преграждающего путь в Карское море, создало четырехкратное плавание в Баренцевом море русского военного моряка Федора Литке (1821-1824 гг.), которому хотя и не удалось обогнуть Новую Землю ни с севера, ни с юга, но который, тем не менее, довольно тщательно обследовал и заснял западное новоземельское побережье.
Нужна была «поморская смекалка» и воля к победе выдающегося русского исследователя, штурмана Пахтусова, чтобы со слабым снаряжением и огромной затратой сил прорваться, наконец, на восточное побережье Новой Земли и осветить его, засняв значительную часть береговой линии. Вторичное плавание Пахтусова, на этот раз с Циволькой, дополнило и обогатило научные сведения о ней. Но это стоило жизни Циволке на острове, а Пахтусову – вскоре по возвращении в Архангельск.
В то же время груманланы обживали и опромышляли Шпицберген. Они хаживали туда еще до 1596 г., т.е. до голландцев. Так, русский кормщик Павел Никитин и другие плавали туда на промыслы из Колы ежегодно. В удачные годы они добывали в западной части Груманта до 1200 голов моржа, промышляли также оленя, песца, тюленя, белуху и гагачий пух.
Когда А. Харитонов, автор «Заметок Шенкурца» («Архангельские промышленники на Груманте», Отеч. Записки, 1849 г., октябрь), спросил одного помора, отчего не боятся они плавать в карбасе так далеко от берега, зная, что при этом рискуют жизнью, седобородый старик отвечал на его вопрос с поморским лаконизмом: «не те спины у груманланов, чтобы бояться океана!»
Таким именно отважным груманланом был кормщик Алексей Химков и его спутники Иван Химков, Федор Веригин и Степан Шарапов, пустившиеся туда в 1743 г. и Мезени.
История Химкова – одна из немногих историй о русских мореходах, которой посчастливилось быть записанной современником, по имени Ле-Руа, французом по происхождению, попавшим впоследствии в Россию. Маленькая книжка эта, появившаяся в петербурге, была выпущена (в 1772 г.) под пространным названием «Приключения четырех российских матрозов, к острову Ост-Шпицбергену бурею принесенных, где они шесть лет и три месяца прожили»[1].
Случилось это так. В 1743 г. мезенский промышленник Еремий Окладников снарядил судно и отправил на нем 14 человек поморов на Грумант для промысла моржа и кита. Восемь дней плаванию судна способствовали благоприятные ветры, но на девятый задул встречный, и они вместо того, чтобы достигнуть западной стороны Груманта, были прибиты к юго-восточным его островам, слывшим среди поморов под названием Большого и Малого Берунов, именно к тому из них, который носит ныне на карте Арктики название острова Эдж.
Мореходы вспомнили, что их предшественники, тоже мезенские промышленники, собираясь однажды зимовать на этом острове, завезли сюда в лес для постройки зимовья и как будто бы даже построили его недалеко от берега. Они решили, не видя другого выхода, воспользоваться этой хижиной для зимовки.
Кормщик Алексей Химков с сыном Иваном и промышленниками Степаном Шараповым и Федором Веригиным переправились на остров пешком по льду, версты на три отделявшему судно от земли. Все снаряжение и запасы их состояли из одного ружья, рожка с порохом и пуль 12 зарядов, топора, небольшого котелка, 20 фунтов муки, огнива с трутом, пузыря с табаком и четырех курительных трубок.
Хижину они действительно нашли в некотором расстоянии от берега. Обрадованные этой находкой, мезенцы переночевали в избе и наутро поспешили к судну, чтобы сообщить о ней своим товарищам.
Когда они добрались до берега и взглянули на море, то увидели, что оно было чисто ото льда до самого горизонта, а судна их и след простыл… За ночь его либо раздавило пришедшими в движение льдами вместе с людьми, либо унесло в открытое море. С этого дня они никогда больше не видели ни судна, ни десяти своих товарищей. И тогда началась действительно полярная робинзонада четырех русских поморов, отрезанных от всякого общения с миром.
Они были представлены всецело своей находчивости, зверобойным навыкам, терпению и выносливости. Промышленники поселились в найденном ими зимовье и вступили в борьбу за существование в суровых условиях Арктики.
Они здесь прожили шесть томительных лет. На шестой год умер долго хворавший цынгой старик Федор Веригин. С каждым днем смерть угрожала и другим зимовщикам. Мезенцы уже утратили всякую надежду на то, что кто-либо их выручит. И лишь в конце третьего месяца шестого года пребывания на острове совершенно неожиданно пришла помощь. 15 августа 1749 г., находясь на берегу, они увидели вдали морское судно. Не веря своим глазам, они спешно натаскали плавнику на горку и зажгли сигнальный дымовой костер. Сигнал этот был замечен.
Трудно описать всю радость долголетних зимовщиков при встрече с братьями-поморами, находившимися на этом судне.
Добыча, скопленная химковцами за шесть лет их пребывания на острове, составляла значительную ценность. Они погрузили на судно 50 пудов гагачьего сала, множество медвежьих, песцовых кож и мехов, забрали с собой самодельные лук и стрелы, копья и рогатины, шилья и иглы, хранившиеся в костяном ящичке, искусно ими вырезанном из моржовой кости, и благополучно прибыли месяца через полтора в Архангельск.
Зимовщики доставили на материк и накопленные ими полезные сведения и наблюдения для познания этого участка Арктики.
Василий Берх, посвящая в своей «Хронологической истории» Алексею Химкову пять страниц, замечает, между прочим: «я помещаю путешествие их (химковцев) единственно потому в книгу сию, что желаю познакомить читателя с климатом Восточного или малого Шпицбергена», косвенно тем подтверждая, что повествования Химкова содержали в себе и полезные наблюдения.
На вопрос Ле Руа о том, «каким образом он (Химков), не имев ни стенных, ни карманных часов, солнечных и лунных указателей, мог назначить долготу дня в то время, как солнце около их обтенило, а особливо, когда они его совсем не видели», Химков, удивившись его вопросу, ответил ему с негодованием: «какой же бы я был штурман, если бы не умел снять высоты солнца, ежели оное светило видно и ежели бы не знал (как) поступать по течению звезд, когда солнца не видно будет, и сим способом не мог бы определить суток! Я сделал для сего употребления палку, которая сходствовала с оставленною на нашем судне. Сей инструмент употреблял я для учинения наблюдений».
Из этого следует сделать тот вывод, что, как мореход, Химков имел достаточные по тому времени знания и опыт, и что он пользовался «астрономической палкой» Якова Штаба – старинным угломерным инструментом, называвшимся еще градштоком.
Из этого же явствует, что Химков был знаком с тригонометрией, – для некоторых углов он мог без затруднений сам нанести на градшток нужные деления, и что он вполне толково мог рассказать и о рельефе острова, и о скудности его растительного покрова, и о признаках залегания на нем железных руд, и о полном отсутствии рек, и о наличии известняков, и о климатических условиях.
Штурман Алексей Химков представлял собою тип мужественного, опытного помора и освоителя Арктики, и не его вина была, что ни он, ни его товарищи не могли оставить нам собственного описания своего замечательного плавания и шестилетней вынужденной зимовки на грумантском острове Малый Берун. Записать с его слов пришлось в сущности мало компетентному в этих делах, случайному человеку.
А сколько пропало для истории исследования Арктики дел, усилий, жертв огромного отряда русских полярных мореходов, о деятельности которых, богатой географическими открытиями, часто оставались лишь скудные сведения.
С историей Арктики и Крайнего Севера связаны сотни русских имен, материалы о которых можно найти и в уже увидевших свет книгах, и чаще в многочисленных архивах, еще ждущих своего историографа. Эту работу по собранию и обобщению ценнейшего наследства, оставленного нам отважными русскими северными мореходами прошлого, надо продолжить и чаще публиковать на страницах наших изданий. Тогда все эти многочисленные и разрозненные по архивам сведения оживут и заговорят…
[1] Рассказ этот получил впоследствии широкое распространение. Известно, по ркайней мере, что он появился на русском языке в «Журнале для чтения воспитанников военно-учебных заведений» (1846 г.), в «Русском Вестнике» (1812 и 1818 гг.), в «Северной Пчеле» (1846 г.), в «Сыне Отечества» (1822 г.), в «Руси» (1864 г.) и, наконец, дважды вышел в пересказе Н. Лебедева под названием «Архангельские Робинзоны» в Москве (ГИЗ, 1928 и ОГИЗ, 1930 гг.).
Comments are closed