Русские на Шпицбергене или Груманте

[1]

 

К северу от норвежского мыса Норд-Капа, лежит довольно большая группа островов, никем не обитаемая, но посещаемая норвежскими и датскими китоловами и русскими промышленниками с беломорского прибрежья. В старину вся эта группа принималась за один остров, почему до сих пор сохранилось название – остров Шпицберген или Грумант, по выражению Груманланов, т.е. русских, приезжающих сюда для разных промыслов.

Весь остров – каменный, с выдающимися в море скалами; поэтому Груманлане, подъезжающие к нему с южной стороны, говорят: «С моря Грумант глядит как угол». На нем нет никакой растительности, только белый мох покрывает подошвы его утесов. Зато он богат гусями, гагами и другими птицами, свойственными климату; они там так ручны и смирны, что их можно стрелять чуть ли не за два шага. Морские животные – моржи, нерпы, морские зайцы – в летнее время выходят из воды и располагаются на его берегах; кроме того, здесь есть белые медведи, песцы и олени. Последние очень жирны, и мясо их гораздо нежнее, чем мясо оленей в Архангельской губернии. У Груманланов есть предание о том, каким образом на острове завелись олени, вероятно, заимствованное русскими у Норвежцев.

Много лет тому назад, говорит оно, какой-то «королевич с Норвеги», желая присвоить себе остров в собственность, послал туда несколько кораблей с экипажем для заселения огромного, но дикого и еще необитаемого острова. На этих кораблях в первый раз привезены были на Шпицберген олени. Поселенцы, однако, мало по малу умирали, не в состоянии будучи противиться влечению ко сну, который неминуемо ведет за собою цингу, страшную болезнь, господствующую в полярных странах. Но олени разбрелись по острову и размножились. Человек восемь из экипажа, оставшиеся в живых, поспешили добраться до норвежского берега и сообщили своему «королевичу» известие о неудаче. С той поры нет поселенцев на Груманте. Да их и не может быть, по причине сильного и почти постоянного здесь холода.

Поездки русских промышленников на Грумант совершаются следующим образом: в начале июля месяца, какой-нибудь купец, владетель небольшого судна, называемого лодьей, нанимает артель человек в двадцать для отправления на остров; надзор за ней поручается носнику или кормщику. Он владеет доверием хозяина судна относительно промыслов; он принимает от хозяина съестные припасы, примерно года на полтора; он же и направляет ход судна к цели. Артель состоит из нескольких охотников, знающих уже местность Шпицбергена и искусных стрелков, и из промышленников-новичков, не бывавших на острове, но отличающихся смелостью. Плата им соразмерна их умению. Охотники  берут с собой собак ищеек, необходимых для охоты.

Обыкновенно Архангельские промышленники отправляются на Грумант около праздника пророка Ильи (20 июля)[2], проводят в плаваньи около пятидесяти дней и ко времени праздника Иоанна Постника (2 сентября) пристают к Китовой губе на южном берегу острова[3]. Прежде всего они, разумеется, разгружают судно, весь провиант, находящийся в лодье, выносят на берег, в избушку, которая и называется становою, потому что кормщик с тремя-четырьмя искуснейшими из охотников, живет здесь во все время пребывания их на Груманте. По берегу на запад и на восток от становой избушки находится еще несколько станков, в которых помещаются прочие охотники, человека по два – по три. Станки расположены верстах в двадцати один от другого. Выгрузив багаж из лодьи на берег, охотники раскладывают его в лодки и везут каждый потребное число провианта и дров в свою избу. Эти станки, иначе называемые промышленными избушками, – жалкие сарайчики, сажень в двадцать квадратных наскоро сколоченные из барочных досок и покрытые мохом. Они колеблются от всякого, сколько-нибудь чувствительного ветра; внутри их большая неопрятность и смрад, потому что здесь всю зиму стоит звериное сало, да кроме того развешиваются для сушки звериные шкуры.

Промыслы свои Груманлане начинают стрелянием оленей, и только когда наведет случай, морских животных. С праздника Иоанна Постника до Козьмы и Демьяна (октября 17 и ноября 1), они стараются запасти себе сколько можно более оленьего мяса; оленье сало и шкура-достояние хозяина, мясо – их зимняя пища. С начала ноября наступает долгая северная ночь. До Сретения (февраля 2) на Груманте совершенно не видят света. В это зимнее время, если нет ветру, полгода довольно тепла и свет луны и звезд не заслонен облаками, – охотники промышляют песцов. По берегам ручейков, текущих с гор в океан, также в губах и заливах, ставят западни, в которые кладут кусок мяса для приманки. Песцы, привлекаемые его запахом, набегают в губы во множестве и попадают в западни. Самые смелые из охотников ходят зимою и за оленями; но нужна чрезвычайная ловкость, чтобы на лыжах следить за лаем собак, по более или менее неровному снежному пространству. При том охотники, как и их собаки, сильно горячатся: оттого нередко оба преследователя находят себе могилу в одной пропасти, незаметной на дороге, в вихре крутящегося снега. Весьма часто собака, неразбирающая никаких преград, исчезает в бездне; охотник, удивленный ее прекратившимся лаем, старается поймать звуки лаявшей, будто бы не слышные ему за отдалением, прислушивается и бежит в противуположную сторону, на отдаленный лай чужой собаки. Тут ему очень легко заблудиться. Иногда дует такой сильный северный ветер и подымается такая вьюга, что выйти из избы невозможно. Тогда охотники поневоле должны проводить время в смрадном, неопрятном станке, освещенном тусклым ночником. Сон неодолимо клонит их. Но нет ничего опаснее для грумантских охотников, как зимняя спячка. Она ведет к цынге, к которой располагают и холод, и бездействие, и духота избы. Чтобы разогнать дремоту, они заставляют друг друга навязывать узлы на веревки и потом распутывать их, спарывать с полушубков овчинные заплаты и опять нашивать, неослабно наблюдая, чтобы задача была окончена вся. Урочное число часов сна на Груманте не более пяти часов в сутки.

Если охотник не мог одолеть спячки, то беда грозит ему. Товарищи его, заметя частый его сон, стараются пробудить в больном угасшую деятельность. Одержимого цынгою привязывают руками к середине довольно длинной жерди, за концы которой берутся четверо сильных мужиков; держащие жердь бегут, и несчастный больной с страшными усилиями передвигает ноги, опухшие от цынги. Для того чтобы не тащиться за четырьмя здоровыми мужиками; не редко подобных несчастных, привязанных руками к жерди, тянуть волочмя. В это время привязанный чувствует ужасное страдание; за один час приятного, но пагубного сна он готов отдать мучителям все. Во время этих спасительных для него прогулок, он, сказывают, просит товарищей убить его одним разом, вместо того, чтобы мучить этими медленными пытками. После двух-трех прогулок за жердью, он начинает поправляться и уже просит товарищей не о смерти, а о продолжении их забот о нем. Иногда они взводят одержимого цынгою на высокий утес и бросают его оттуда в снег: несчастный, барахтаясь в снегу, выбираемся на дорогу и после трех или четырех подобных путешествий выздоравливает.

Есть у Груманланов другой враг, впрочем менее страшный; это белый медведь или, как они его называют, ошкуй. Сильный запах оленьего сала лакомит тонкое обоняние белых медведей, так что они позволяют  себе толкать лапами в хилые двери избушек. Отогнать его может только лай собак. Если же охотнику  нужно выйти из станка зимою, он всегда берет с собой или собаку, или пук зажженной лучины, чего тоже боятся ошкуи. Эти животные вредят также и промыслам Груманланов, похищая песцов, которые попали в расставленные охотниками ловушки.

Когда в начале февраля месяца солнечные лучи снова проникнут на Шпицберген, самые смелые из промышленников с общею молитвою отваливают в океан на корбасе за промыслами морских животных. Утлое судно их вмещает не более двенадцати человек. Охотники не боятся отплывать от острова верст на пятьдесят, не смотря на то, что если подует сильный противный ветер, то они лишатся жизни во время бури или будут затерты льдами. Плававшим таким образом случалось находить носимые по волнам океана, по близости Шпицбергена, корбасы, с другими охотниками, окоченелыми от мороза. Выезжая в океан, они запасаются пищей на неделю, хотя намереваются пробыть в море лишь один день: мало ли куда может занести их непогода. Работа веслами одна отогревает окоченевшие их члены.

Плавая около губ, они стреляют моржей, морских зайцев, нерп, а иногда бьют белых медведей. Этот зверь весьма смел в воде, тогда как на земле бежит от собачьего лая и боится переступить след охотничьей лыжи. После первой, ранившей его пули на воде, он направляет ход свой к карбасу и – горе охотникам, если они не успели уплыть от ошкуя: он опрокидывает лодку, наложивши лапу на борт ее.

Вот разнообразные промыслы Груманланов. В половине сентября, покидают они остров с богатою добычею. Не всегда обратное плавание, как и плавание на Грумант, бывает им вполне спокойно. Случалось, что лодьи погибали в море. Лет двадцать тому назад несколько человек крестьян Кемского уезда снарядили на свои деньги лодью и, нанявши охотников, отправили за промыслами на Грумант. Охотники, не доплывая до острова каких-нибудь двухсот-трехсот верст, были затерты льдами. Они уже отчаялись в своем спасении, как к счастию их огромная льдина против носа лодьи с громом расселась и образовала щель, достаточную для того, чтобы проплыть лодье. Охотники ободрились. Ветерок поддувал с юга, и лодья летела на вздутых парусах, бороздя по временам ледяные стены. Вдруг полынья стала суживаться… Мужички перепугались, забегали по лодье: кто тащит дробовку с порохом, кто мешок с сухарями; вдруг бока судна затрещали и прежде чем все сидевшие в нем успели перескочить на льдину, большую крепкую лодью сплюснуло, как бумажную коробку. Льдина принесла спасшихся к Шпицбергену, откуда они воротились на твердую землю с другими охотниками.

Если плаванье совершилось удачно, то Груманлане с песнями входят в архангельскую гавань. С молитвой они сходят на берег и спешат к хозяину отдать отчет в добыче. Шумные пиры заключают их странствование.

 

[1] Эта статья составлена преимущественно по статье г. А. Харитонова «Русские промышленники на Груманте», помещенной в Отечественных Записках 1849 года.

[2] Читатели, вероятно, знают, что наш народ любит считать время по праздникам.

[3] Во время переезда они заходят в норвежский городок Варде-гусь.

Comments are closed