Источник текста:
СЕВЕРНАЯ ПЧЕЛА. 1846. № 143. 28 июня. С. 571; № 144. 29 июня. С. 575-576
ПОХОЖДЕНИЯ РУССКИХ МАТРОСОВ НА ОСТРОВЕ ШПИЦБЕРГЕН
В 1743 году было снаряжено в Мезене, городе, лежащем у Белого Моря, каким-то купцом судно для отправления на Шпицберген, на ловлю китов и тюленей. Это судно имело постоянно попутный ветер, так что в восьмой день своего плавания уже находилось близ Шпицбергена.
Намерение корабельщика было приплыть к восточному берегу, куда корабли пристают обыкновенно; но вдруг ветер переменился, и корабль занесен был к западному берегу Шпицбергена, который отделился широким каналом от большого острова, и лежал на восточной стороне малого. Приключение это опечалило всех; ибо известно было из прежних опытов, что на восточном берегу всегда более льду, нежели на западном, вчем они и не ошиблись. Спустя несколько времени увидели они, что корабль со всех сторон окружен льдами между коими стоял он неподвижно. Видя его в такой опасности, все закричали: мы погибли! Погибли! Земля, бывшая перед ними, была не Шпицберген, а только малый остров, лежащий у восточного берега ее, и называвшийся Восточным Шпицбергеном. Между двумя большими островами он почитался меньшим. Когда путешественники наши рассуждали, что им предпринять, кормчий вспомнил, что за несколько лет пред тем мореплаватели из Мезеня же, вознамерились зимовать на сем острове, для чего и взяли с собой потребное количество леса для постройки там хижины, которую и выстроили. Морепалаватели наши в надежде, что она еще существует, решились ее отыскать и избрать для своего убежища.
Для этого кормчий, Алексей Химков, предложил трем матросам Ивану Химкову, Степану Шарапову и Федору Варугину, не хотят ли и они ему сопутствовать. Читатель верно удивляется, что я таких малозначащих людей подробно описываю; но потерпите, я надеюсь дожить до того времени, когда сим просим матросам оказывать будут всевозможное уважение.
Оставляя корабль, они взяли с собою ружье, рог с 12-ю патронами пороха и такое же количество пуль, топор, маленький котел, муки 20 фунтов, огниво, трут, ножик, пузырь, наполненный курительным табаком, и четыре деревянные трубки. Запасшись семи вещами, они сошли с корабля и направили путь по льдинами с тросточками в руках. От корабля до берегов того острова было около четырех верст. Путешествие это было весьма опасно: дорога вела по льдинам, которые, не быв крепко соединены между собой, колебались от морских волн. Им надлежало перепрыгивать с большой осторожностью с одной льдины на другую, чтобы не попасть промеж льдин; в противном случае они могли бы погибнуть. Однако же они благополучно достигли желаемого острова, на котором земля была бесплодная, покрыта снегом, льдом и неприступными скалами. Миновав малое пространство сего острова, вдруг нашли они к великой своей радости, хижину. Она отстояла от морского берега на четверть часа езды. Приблизясь к ней, они увидели, что ветхие части еще можно поправить. Длина хижины простиралась до шести, а ширина и вышина до трех сажен. Она имела маленькие сени с двумя дверями, и была весьма тепла. В одной комнате нашли они глиняную печку на русский образец, то есть род пекарни или трубы. Подобные печки весьма употребительны в России, она служит земледельцам для тепла, варения и вместо кровати. Для избежания дыма, в избе поделаны были маленькие отверстия в стене, которые можно было отпирать по произволу и которые служили и вместо окошек.
Путешественники наши решили провести в хижине ночь. На другой день они отправились в обратный путь, чтобы сообщить приятную эту весть матросам, оставшимся на корабле. Они пришли к берегу, но изумились, не нашед корабля и видя море совсем очищенным ото льда, чему причиною был дувший в ту ночь сильный ветер. Долго стояли они неподвижно как бы пораженные громовым ударом, обращая друг на друга печальные и боязливые взоры. Потом они ободри лись немного, питая себя надеждою, что, может быть, корабль унесен бурею и возвратиться. Тщетная надежда! Он не возвращался, да и в России никакого известия о нем не было; вероятно, он погиб в волнах. С ужасом они видели свое положение. Находясь на необитаемом острове, окруженные суровым воздухом, с малым количеством съестных припасов, без защиты от лютых зверей и в удалении от общества людей, они не имели и надежды когда-нибудь оставить эти места. Первым делом, за которое они принялись, была поправка хижины, им не трудно было возобновить ее; ибо Русские обыкновенно сами строят себе домы без помощи архитектора; лишь бы иметь для сего потребные материалы, как-то: дерево и пеньку для законопачения щелей. Между скалами и снегом нашли они множество мху, а на берегу обломки разбитого корабля. Подошед же к нему ближе, увидели, к великому своему восхищению, пловучий по воде лес, состоящий по большей части из больших бревен с сучьями. Потом узнав, что остров этот изобилует оленями, которые питаются мхом, странники наши, во время голода, охотились за ними, и убив его, ели несколько дней. Теперь с бодростию и с новыми силами принялись они за поправку своей хижины.
Окончив это в несколько дней, стали думать, как бы достать дров для защиты себя от тамошней непомерной стужи. В короткое время порох и пули все вышли; им уже нечем было ни убивать оленей, ни защищаться от нападения белых медведей. Островитяне наши пошли на берег, в надежде на какое-нибудь новое открытие, что им и удалось. Между обломками разбитого корабля, выброшенного морем на берег, нашли они ветхую доску. Находка эта весьма их обрадовала. В последствии времени посчастливилось им сделать новое открытие; а именно, они нашли крепкие и гибкие сучья елового дерева. С сими сокровищами поспешили они в свою хижину. На возвратном пути, наступили они на большой плоский камень, который также взяли с собою, и он служил им вместо наковальни. Короче сказать, они были так счастливы, что беспрерывно делали новые, полезные для них открытия. Кто мог бы себе представить, когда б то не было испытано, что железный крючок, несколько гвоздей и корни елового дерева служили несколько лет четырем матросам защитою от хищных зверей? Это кажется почти невероятным, однако ж я могу вас уверить, что то подлинно было. Наши четыре храбрые матроса, вооруженные копьями, начали сражаться с медведями, и помощью четырех стрел, ими скованных, убили они в разное время двести оленей и множестве белых и синих лисиц. И так миновалось то, что наиболее их тревожило. Они в состоянии были защищаться от ужасных своих неприятелей, и бить оленей и лисиц для утоления голода. Воду брали они из источников, струившихся между скалами. Однако же им еще многого недоставало. Главная беда состояла в том, что воздух был весьма нездоровый и вредный.
Хотя они и имели дрова для топления своей хижины, несмотря на то, должны были беречь их; ибо им неизвестно было, всегда ли попутный ветер будет выбрасывать их из моря на берег. Поэтому они слегка поджаривали свою говядину и ели ее без всяких приправ. Но всякий день одно и тоже кушанье им надоело, и они начали думать о перемене своей пищи и о том, чем бы заменить хлеб. Они повесили часть говядины на крышку хижины, чтобы говядина напиталась хорошенько дымом. Когда же она довольно повисела в дыму, опять ее положили на кровлю, но так, чтобы медведи и лисицы не могли ее достать. Высушив говядину на воздухе, они начали употреблять ее с свежею говядиной вместо хлеба. Эта выдумка доставила им двойную пользу: во-первых, было им не так противно есть прежнюю пищу, а во-вторых, сим способом сберегали они свою говядину на предбудущее время.
Но вот еще другая беда! Наступили темные зимние ночи, которые, как известно, в этой стране продолжаются почти четыре месяца. Что им было делать для освещения своей хижины, когда они не имели лампады? Каким образом достать ее? Может быть, способ, употребляемый для разведения огня дикими, был им неизвестен. Но хотя бы они его и знали, тут нужно еще особенное искусство, о котором Русские наши не имели никакого понятия. При том потребно для этого двоякого рода дерево, мягкое и жесткое, а они, кроме мокрого елового, другого не имели. И так им необходима была лампада. Они употребили всевозможное старание, чтобы помочь и этому недостатку. По счастию нашли они глинистую и жирную землю, что и доставило им возможность вылепить лампаду. Но вот мореплаватели наши занемогли цынгою. Известно, что моряки, одержимые сею болезнию, страждут много, особенно, если она находится в северном поясе. В этой болезни вся кровь заражается гниением; сперва сообщается она деснам, а потом распространяется по всему телу, и приводит человека в изнеможение. Можно было предвидеть, что они впадут в эту болезнь и опасаться, что она сделает их неспособными ни стрелять оленей и медведей, ни возить дров, ни даже двигаться с места. Если б это несчастие случилось, они должны были умереть от голода, жажды и стужи. Между этими матросами находился один, который с молодых лет приучался все наблюдать и рассматривать. Он глубоко запечатлел в своей памяти все те науки, которым учился в молодости, хотя и не знал, к чему они ему могут быть полезны. Он считался между нашими мореплавателями самым младшим. К счастию своему и своих товарищей вспомнил он, что от цынги нет ничего полезнее, как делать всякий день телодвижения, несмотря ни на сырой воздух, ни на стужу. Сообщив об этом своим товарищам, он сказал еще, что надо сыскать под снегом и льдом лочежной травы, и употреблять ее сырую; что она очень полезна от этой болезни; что при этом должно, коль скоро убьешь оленя, пить его кровь; что так делали прежние их товарищи, для излечения от скорбутной болезни; что наконец, для той же цели весьма полезно есть мерзлую рыбу и говядину, но что у тех берегов не заметно рыбы; да хотя бы она там и была, то чем ее ловить?
Двое из его товарищей, кормчий и матрос, последовали его совету, и скоро от этой травы стало им гораздо лучше. Третий же матрос, Федор Виругин, тучный и ленивый, не мог на то решиться. Он охотно лежал в хижине на мягкой своей постели, пока товарищи его бродили по снегу; притом же пить оленью крови, есть сырую говядину, было ему так отвратительно, что он ни под каким видом не хотел употреблять этого средства. Первые три матроса выздоровели, и сделались сильными, а Иван Химков, который более всех делал телодвижения, стал столь легок на бегу, что в состоянии был сравняться с самыми прыткими лошадьми; напротив же того, Федор Виругин, который между тем временем предавался покою, изнемогал более и более от болезни, так что несколько уже дней не мог вставать, а потом и с места не мог тронуться; наконец дошел до такой крайности, что не был даже в состоянии донести руку до рта. В этом несчастном положении находился он шесть лет и страдал до тех пор, пока смерть не положила конец его страданиям.
Из этого примера островитяне наши могли ясно видеть, что должно следовать совету опытных людей, и в то же время леность и праздность гибельны. Человек уподобляется воде, которая до тех пор свежа, пока имеет течение; коль скоро оно прекратится, вода начинает портиться. Деятельность и трудолюбие суть верные и единственные пособия сохранить здоровье тела и души; леность ввергает нас в болезнь, в скуку и, наконец, в несчастие.
И если судьба предназначит кому-нибудь из вас быть в подобном несчастном положении, станем наблюдать это правило, слышанное мною от многих ученых и опытных мореплавателей, считающих единственным средством от сей болезни – быть беспрерывно в движении, и стараться как можно избегать сна, который обыкновенно человека более мучит на море, нежели на суше. Мне сказывал однажды один начальник Русского военного корабля, который с давнего времени находился в походах, что во время пребывания его на море, не было у него ни одного больного скорбутом, и когда я просил его объявить мне средство, которое он употреблял при этом случае, он мне сказал: избегай лености и покоя, делай телодвижение, будь весел, не унывай – вот тебе и лекарство! Когда людям моим было нечего делать, присовокупил он, я заставлял их на палубе плясать. И вот наши три матроса, (я не буду теперь говорить о четвертом умершем), с большим затруднением переходили с горы на гору, и счастие им повсюду сопутствовало. Большую часть своего белья издержали они на бинты для больного своего товарища. Башмаки и чулки износились у них совершенно, и остальная одежда была почти в таком же положении. Посудите о положении несчастных! Они не имели уже никакой обуви, а жестокая зима все еще продолжалась, они должны были промышлять о новой одежде; но не знали, где бы им было взять ее. Они имели медвежьи, лисьи и оленьи шкуры, но еще невыделанные; как им сделать их мягкими и годными к употреблению? Положим, что они изобретут средство их выделать; но как их сшить, не будучи ни портным, ни сапожником, а еще более – откуда взять ножниц, иголок, ниток, дратвы?
Они начали придумывать способ, посредством которого можно было бы выделывать кожи. Для этого положили они одну из них на несколько дней в воду, чтобы она вымокла хорошенько и сделалась мягче; потом стали выдергивать и скоблить на ней шерсть, которая в воде замокла, что им и удалось, и кожа стала мягка и гибка.
Из этой кожи хотели они сшить себе сапоги и башмаки; но им еще нужнее был мех на платье, чтобы защитить себя от стужи, и потому им надлежало выдумать другой род сыромятни, чтобы сделать кожи мягкими, не теряя их шерсти. Они стали обдумывать это, делать опыты, и наконец успели в своем намерении: в течение нескольких дней промыслили они все материалы, нужные для шитья сапогов, башмаков и платья.
И вот один шил сапоги, другой шил платье, и так далее. Для любопытства опишу вам, почтенные читатели, платье ими сшитое и весьма соответственное холодному климату. Спереди оно зашито было вплоть, так что его должно было надевать через голову; оставалось лишь малое пространство для глаз. На этот раз сшили они все платье меховое; ибо наступили жестокие морозы; на лето же матросы наши приготовили себе другое платье из кож.
Таким образом они при всех недостатках в орудиях и помощи умели пособить своим крайностям размышлением, прилежанием и неутомимостью.
Бедный кормчий более всех имел причину жаловаться на жестокую свою судьбу; ибо он разлучен был с женой и детьми. Часто случалось, что после трудной дневной своей работы, возвращался он в хижину для успокоения; но сердце его находилось в Росси, в кругу любезных ему людей. Часто случалось, что он проливал слезы, когда товарищи его наслаждались сном; но помыслив о своем малодушии, он старался удалить от себя печальные мысли и начинал работать с прежним рачением. – Поговорим о свойстве земли острова, на котором они находились.
Все то, что я рассказываю вам об острове Шпицбергене, может относиться и к малому острову, составляющему его часть. Длина его простирается до 23-х немецких миль, что составит 161 российскую версту, а ширина обнимает почти такое же расстояние. Остров этот вместо людей населен медведями, оленями, белыми и синими лисицами. Он обилен горами и острыми скалами необычайной величины, целый год покрытыми снегом. Кроме целительной ложечной травы и мха, растущих по берегам рек, не видно было никакого растения. Между скалами била повсюду ключевая вода и маленькими ручейками вливалась в море; но не видно было, чтобы впадали туда реки. Зимние ночи и летние продолжались здесь почти по четыре месяца. Во время зимних ночей луна почти два месяца не сходила с горизонта, что случается летом и с солнцем. Северное сияние почитается здесь за великое божеское благодеяние; оно заступает место солнца, когда солнца не бывает. Стужа здесь, как нам уже известно, весьма жестокая, однако же к половине ноября замечено, что стужа прерывается дождливою погодою, которая продолжается почти семь недель, с половины ноября до начала января; в течение сего времени беспрерывно идет дождь, и погода стоит довольно теплая, как и у нас, в России, зимою бывает оттепель. Гром бывает весьма редко; один только раз слышали его наши мореплаватели в течение шестилетнего их там пребывания; да и тот был весьма невнятен и в дальном расстоянии. Зимою накопляется там много снегу. Можно себе представить, до какой вышины доходят снежные кучи, когда хижина, вышиною в четыре сажени, почти вся была в снегу, так что не было другого выхода кроме как через крышу, в которой наши матросы прорезали малое отверстие. Если удивило их то, что во все время пребывания их на острове, не видали они у себя на теле ни одного насекомого, хотя тело и платье всегда в чистоте держать было невозможно. Это подтверждают и путешественники, бывавшие в тех далеких местах. Несчастный Виругин в продолжение всего времени довольно страдал за свою небрежность; он не был в состоянии ни встать, ни повернуться, короче сказать, ни малейшего сделать движения без сильной боли. Наконец смерть прекратила его страдания. Товарищи погребли его в снегу. Они всячески старались помочь больному, и не смотря на то, что сами претерпевали крайность и нужду, они пеклись в продолжение шести лет о больном своем товарище.
Иной подумает, что эти трое здоровых матросов довольны были, лишившись такого человека, который был им в тягость; нет, они охотно согласились бы продлить горестную его жизнь, и с радостью снесли бы такое бремя еще шесть лет; обо он все же увеличивал их общество, для которого рожден человек. Островитяне наши не переставали помышлять о плачевном своем положении. Однажды когда они искали по берегам плавучего леса, смотря в сторону, где лежала любезная им Россия, вдруг приметили они к неописанной своей радости, корабль, который носился по волнам в довольно дальнем расстоянии от острова. Они побежали в свою хижину, принесли оттуда огня и дерева, потом развели такой большой огонь, что пламя и дым поднимались высоко. Один из них принес оленью кожу, привязал ее к шесту и побежал с этим флагом к берегу, желая дать знать кораблю , что здесь живут люди и просят вспомоществования. К счастию, с корабля приметили огонь и флаг; корабельщик подплыл к берегу и кинул якорь, между тем послал к нашим отшельникам лодку с четырьмя матросами, узнать из любопытства, коим образом люди сии попались на тот остров. Легко себе представить, как обрадованы были наши островитяне! Люди, бывшие на корабле, изумились, нашедши трех человек, окутанных кожами и мехами, а более всего удивились они, когда несчастные начали говорить по-русски. Корабельщик увидел, что они природные русские, и узнал от них, что они более шести лет жили на необитаемом острове. Корабль, отправившийся из Архангельска, плыл к западному Шпицбергенудля ловли китов, но к большому огорчению корабельщика и к счастию наших матросов был противным ветром занесен к восточному Шпицбергену.
Корабельщик условился за восемьдесят рублей привезти в Россию трех наших Робинзонов со всем их имуществом, на что они охотно согласились. Драгоценности их состояли из 2000 фунт. оленьего жира, 200 оленьих кожах, 10 шкурах медвежьих и в большом количестве шкур белых и синих лисиц.В счет означенных 80-ти рублей он еще обязался содержать их во все время путешествия на своем иждивении. И вот все готово: корабельщик велел поднять паруса, и островитяне наши с восхищением простились с островом, где шесть лет и три месяца вели бедную и горестную жизнь. По пятимесячному плавании они благополучно прибыли в Архангельск. По приезде их в этот город народ толпами стекался смотреть на них. Жена кормчаго, почитавшая его уже мертвым, прогуливалась по мосту в то время, когда они приставали к берегу. Она увидела мужа своего, узнала его и в замешательстве бросилась с моста в воду, чтобы скорее с ним свидеться, и наверное бы утонула, если бы один матрос не бросился в воду и не вытащил ее. Наконец, островитяне наши вышли на твердую землю в островской своей одежде.
Перевод из одного старинного Немецкого журнала
Comments are closed