Николай Зайцев

Русские робинзоны

В начале 1743 года мезенский промышленник Еремей Окладников снарядил судно на остров Большой Брун (Западный Шпицберген) для ловли китов и моржей. Моряков он подобрал опытных, не раз плававших в северных водах. Штурманом был назначен Алексей Химков, человек пожилой, дельный и серьезный. Среди матросов находился его родственник Иван Химков, не раз уже зимовавший на Бруне, несмотря на свои 28 лет. Всего набралось четырнадцать человек экипажа.

В первые дни плавание было благополучным: погода стояла солнечная, дул не особенно сильный попутный ветер. Но скоро судно попало в сплошные льды, которые увлекли его к земле, оказавшейся островом Малый Брун (остров Эдж, или Юго-восточный).

Поднялся свирепый ветер. Льды выжимали корабль, остов его жалобно скрипел. Еще напор – и  судно будет раздавлено. Надо было немедленно перенести на остров все, что можно, главным образом, продовольствие: грозила верная гибель.

Штурман слышал, что один мезенский промышленник устроил на Малом Бруне зимовье: привез разобранную избу и поставил ее недалеко от берега. Чтобы удостовериться в этом и ознакомиться с обстановкой, решили послать четырех человек на разведку. Выбрали Алексея и Ивана Химковых, Степана Шарапова и Федора Веригина. Они захватили с собой котелок, немного муки, нож, топор, ружье с двенадцатью зарядами и отправились в путь. Двигались по сплошному неровному льду. На отлогом берегу острова высились черные скалы, а вдали виднелись покрытые снегом вершины гор. Нигде ни деревца, ни кустика – бесплодная каменистая почва, галька, песок, мох и лишь кое-где в лощинах – чахлая трава. За одной из скал они увидели избу, очевидно, зимовье, о котором слыхал Алексей Химков. Дерево оказалось крепким, только балки немного расползлись и мох, которым был законопачен дом, выпал. Но это поправимо: мох в изобилии рос кругом.

Разведчики устали. Закусив немного они улеглись спать. Когда они вышли из избы, ярко сияло солнце. Не мешкая, они направились к морю. Лед оставался только у берегов, но и здесь он трещал и ломался, куда ни глянь, расстилалась темно-зеленая поверхность океана. Судна не было.

Ночью, когда весь экипаж спал, ледяное поле оторвалось от острова и стало медленно двигаться, увлекая за собой судно с оставшимися на нем десятью человеками. Корабль пробыл во льдах долго. К счастью, продовольствия было еще достаточно, и люди не терпели нужды. Однажды утром льды разошлись так же неожиданно, как и образовались, и судно очутилось в открытом море. Теперь можно было беспрепятственно плыть куда угодно. Однако выручать товарищей команда не решилась, опасаясь снова попасть в сплошные льды, к тому же запасы продовольствия были на исходе. Поставив паруса, они взяли курс на Мезень, куда и прибыли благополучно через две недели.

Участь четырех человек мало беспокоила Окладникова. Он решительно отказал жене Алексея Химкова в просьбе послать корабль за оставшимися на острове. «В этом году уже поздно», – объяснил он. На следующее лето Окладников заявил, что ехать нет смысла, так как они, наверно, не перенесли суровой зимы и давно погибли.

Когда четверо поморов поняли, что остались на острове одни, их охватило отчаяние. Первым овладел собой Алексей Химков. «Вероятно, судно вернется, – решил он. – В худшем случае, если в этом году не придут за нами, то в будущем – наверняка. Надо устраиваться на зимовку».

Внешне все приободрились, хотя в глубине души никто не надеялся на спасение: слишком хорошо они знали своего хозяина. Надежда оставалась только на случайный корабль.

Единственное средство не терять бодрости духа – работать, а работы было хоть отбавляй: надо было проконопатить стены, позаботиться о топливе и пище. И они принялись за дело. Начали с осмотра острова. Часть его занимали недоступные горы. Ивана Химкова, опытного зимовщика, очень обрадовала зелень в ложбинах: это была ложечная трава – превосходное средство от цинги. Двенадцать зарядов дали возможность убить несколько оленей. Когда иссяк порох, островитяне начали мастерить ручное оружие. Они подобрали на берегу принесенную течением доску с гвоздями и большой железный крюк, устроили самодельную кузницу из плоских голышей, выковали из крюка молоток. Сделали из гвоздей наконечники, которые ремнями из оленьей шкуры привязывали к подобранным на берегу палкам. Так в руках у робинзонов очутились рогатины – с ними не страшно было идти даже на белого медведя.

Видавший виды Химков научил товарищей делать самострелы, используя гибкие еловые сучья, выброшенные морем. Стрелами били оленей, которые тысячными стадами бродили по берегу, доверчиво приближаясь к человеку. Впоследствии охота на оленей спасала людей: они не только не терпели недостатка в пище, но даже заготовляли сушеное мясо на зиму.

Летом на острове собирались тысячи птиц. Линяя, они настолько слабели, что их можно было бить палками. Прибрежные воды кишели рыбой, которую ловили, опуская в воду мешок из оленьей шкуры.

Принесенный морем плавник вытаскивали на берег, сушили и носили к избе. Зимой в печке всегда тлели засыпанные золой угольки.

Поморы не раз подвергались опасностям. Как-то на охоте они заблудились и едва не погибли, в другой раз их чуть не задрал медведь.

Хуже было зимой: темнота действовала угнетающе. Светильник из оленьего жира больше коптил, чем светил. Особенно мрачно становилось, когда спускался туман, такой густой, что в двух шагах нельзя было ничего различить. Но они взяли за правило, несмотря на темноту и даже туман, находиться как можно дольше на свежем воздухе. Это предохраняло от цинги. Чтобы не заболеть, Иван Химков советовал, кроме настоя ложечной травы, пить свежую оленью кровь и есть сырое оленье мясо. Сначала это было противно, а потом привыкли. За время пребывания на острове трое были совершенно здоровы. Только Федора Веригина, неисправимого лентяя, к тому же человека мнительного и малодушного, трудно было заставить выйти зимой из избы; пить же оленью кровь он отказался наотрез. В конце концов Веригин заболел цингой и в последнюю зиму пребывания на острове умер.

Суровая борьба за существование выковала из поморов закаленных, отличных охотников. Тяжелее всего приходилось в конце полярной ночи, когда усиливались морозы. Собранную летом и заквашенную траву, мясо и сало трудно было в морозы рубить даже топором. Многодневные метели засыпали избу снегом, и единственным выходом служило домовое отверстие. Через него же несколько раз пытались пробраться в избу ошкуи, но их принимали на рогатины.

Во время пурги выйти было нельзя, и люди оказывались погребенными под сугробами. Зимовщики сидели в избе и слушали рассказы Алексея Химкова о его приключениях, либо вспоминали далекую родину, иногда затягивали песню. Зато, когда наступала ясная морозная погода, воздух становился таким чистым и свежим и так далеко дышалось, что не хотелось возвращаться в избу. Бесчисленные звезды ярко сверкали на темном небе, а от выплывшей из-за гор полной луны становилось светло, как днем. Самая же большая радость наступала в феврале, когда на востоке показывалась узкая полоска света. Это уже был день, хотя и очень короткий. Наконец темнота совсем исчезла, и круглые сутки было светло. Снег таял, в ложбинах начинал зеленеть мох, появлялась чахлая трава.

Прошел год, другой, третий. Тщетно всматривались люди в горизонт – ни одного паруса. Одежда и обувь истлели. Зимовщики приловчились выделывать оленьи, медвежьи и песцовые шкуры. Из оленьих жил тянули нитки, из крупных рыбьих костей делали иглы и шили из меха платья и обувь. Добывали соль, вываривая ее из морской воды.

Так проходили горы. Оставленные на острове и думать уже перестали о спасении. Понемногу они начали привыкать к жизни в столь необычайных условиях. Однако на одной из ближайших гор на всякий случай сложили костер, чтобы поджечь его, если на горизонте появится корабль. Хотя они и научились теперь шить себе одежду, имели кров и без особого труда добывали пропитание, глубокая тоска по родине и близким людям щемила сердца.

Но их не забыли.

В 1747 году, через четыре года, жена Алексея Химкова переехала с детьми к своим родственникам в Архангельск. Она отчаялась уговорить Окладникова послать корабль на Малый Брун, а сама не имела для этого средств. Родственники ее не сомневались в гибели оставшихся на необитаемом острове людей. Лишь одна она, вопреки всем доводам рассудка, хранила горячую веру, что муж и его товарищи живы.

Весной 1749 года она узнала, что один промышленник отправляется со своим судном на Большой Брун, пошла к нему и стала умолять зайти на Малый Брун. Промышленник тоже думал, что их уже нет в живых, но обещал исполнить просьбу и подробно расспросил о месте высадки поморов. В свое время жена Алексея узнала от вернувшихся с острова все приметы места и теперь обстоятельно рассказала о них.

Покончив дела на Большом Бруне, промышленник отправился на Малый Брун. Несколько дней судно шло вдоль берегов, но, кроме скал да высоких гор, ничего не было видно. С каждым часом промышленник все более и более убеждался, что поиски напрасны и надо возвращаться в Архангельск, тем более, что наступила очень и судно могло очутиться среди сплошных льдов. Но он не был вполне уверен, что судно идет мимо тех берегов, о которых говорила жена Химкова. Он решил обогнуть видневшийся впереди мыс, а затем уже взять курс на Архангельск. В то время, когда огибали мыс, вахтенный матрос заметил на острове дым.

Все выбежали наверх. От разложенного на горе костра ветер относил облака дыма. Через несколько минут показались трое людей в кожаных одеждах, с длинными волосами и бородами. Они бежали к берегу, громко крича и размахивая руками.

Спустили лодку. Морякам не верилось, что перед ними люди, прожившие на необитаемом острове шесть лет и три месяца! Хотели забрать их сейчас же, но у этих отшельников оказалось порядочное имущество. Они накопили шкуры 250 оленей, десяти медведей и множество песцовых. Все добро погрузили на корабль, забрали спасенных и направились к Архангельску.

…Расспросам не было конца: как жили, чем питались, в чем больше всего нуждались. На последний вопрос все трое ответили в один голос: в бане! Более шести лет ни разу не пришлось как следует помыться.

Любопытно, что за все это время они совсем отвыкли от хлеба, а когда им поднесли водку, то они сплюнули ее: до того она показалась противной.

Через некоторое время судно пришло в Архангельск.

Узнав о приезде Шарапова и Химковых, архангелогородцы сбежались посмотреть на давно уже мысленно похороненных ими людей. «Островитяне» были одеты в длинные мешки из драгоценных мехов. Когда лодка с Алексеем Химковым проезжала по Двине, на мосту находилась его жена. Узнав мужа и желая скорее увидеться с ним, она бросилась с моста в реку. К счастью, ее вытащили из воды живой и невредимой.

Через несколько лет Химковых вызвали в Петербург, и академик Ле-Руа долго беседовал с ними. Из ответов Химкова видно, что он, как и большинство русских северных штурманов, был опытным мореплавателем, не терявшимся даже в самом тяжелом положении.

Довольно подробное описание климатических условий, рельефа острова, залеганий железных руд, нерудных ископаемых характеризует Химкова как пытливого, наблюдательного исследователя, одного из пионеров освоения Арктики.

Царское правительство и не подумало помочь вернувшимся. Единственным вознаграждением за мужество этих отважных русских робинзонов были те небольшие деньги, которые они выручили за проданные меха.

Только академику Ле-Руа приключения этих мужественных людей показались столь удивительными, что он подробно расспросил их обо всем и в 1760 году издал на немецком языке брошюру, переведенную в 1772 году на русский язык. Брошюра называлась «Приключения четырех российских матросов, к острову Шпицбергену бурею принесенных, где 6 лет и 3 месяца прожили».

Вторично эта книга была выпущена в Ленинграде в 1933 году издательством Всесоюзного Арктического института под редакцией, с предисловием и примечаниями В.Ю. Визе. В предисловии профессор В.Ю. Визе писал: «Рассказ о приключениях четырех русских промышленников, приведших на Шпицбергене более шести лет, являет собой красочную картину тех злоключений, которые иногда приходилось претерпевать нашим груманланами… Мы надеемся оживить в памяти читателя то отдаленные времена, когда исследованию Арктики еще не помогала наука и техника. Читатель вместе с тем увидит из этого скромного рассказа, что освоению Арктики способствовали не только научные экспедиции, но и наши поморы, пускавшиеся в Ледовитое море на далекий Грумант с ничтожными средствами, не вооруженные ни знанием, ни техникой и все же побеждавшие стихию благодаря своему мужеству, выносливости и находчивости. Эти качества ив наше время социалистического натиска на Арктику – так же необходимы полярному исследователю и мореплавателю, как и в старину были необходимы груманланам».

Источник текста: ж-л Север. 1973. №10. С 100-102