Николай Константинович Лебедев
Архангельские робинзоны
Кто такой был робинзон
Робинзоном называют всякого человека, который попадает в какую – нибудь необитаемую местность и живет там в полном одиночестве. Такое прозвище пошло от имени одного Английского матроса Робинзона Крузо, историю которого придумал и описал один английский писатель двести лет назад
Робинзон Крузо после кораблекрушения очутился один на необитаемом острове. Благодаря мужеству и находчивости он не погиб, а прожил на острове много лет и научился сам делать разные вещи, необходимые для жизни.
В нашей книжке рассказывается не выдуманная история Робинзона, а правдивая быль о четырех архангельских поморах – промышленниках. Они попали на пустынный ледяной остров и прожили на нем целых шесть лет в полном одиночестве.
Полярное море
В июне 1743 года из города Мезень, Архангельской губернии, вышла в Белое море небольшая парусная ладья.
На ладье было четырнадцать человек поморов промышленников. Ладьей управлял старший лоцман Алексей Химков, человек лет под пятьдесят, остальные были моложе, но все люди, бывалые в море.
На севере – не земля, а море кормит человека. Люди, живущие по брегам моря – поморы,- занимаются морскими промыслами и рыбной ловлей.
Еще лет пятьсот назад первые русские поселенцы на берегу Белого моря начали эти промыслы, и с этого времени их внуки и правнуки кормятся морской охотой. Земля на севере плохо родит хлеб. Лето бывает короткое и холодное. Без морского промысла человеку в северном крае прожить трудно.
Химков с товарищами отправились на морские промыслы. Через несколько дней ладья их вышла из Белого моря на широкий простор Полярного, или Ледовитого, моря.
Ледовитым это море называется потому, что на нем круглый год, зимой и летом, плавают большие льдины и ледяные горы.
Раскинулось холодное Полярное море больше чем на четыре тысячи километров в длину и почти на столько же километров в ширину.
Много на этом море лежит островов и земель. Острова эти покрыты вечными снегами и льдами. Здесь целых девять месяцев в году царит лютая зима с жестокими морозами. С октября по февраль солнце здесь почти совсем не показывается на небе. Все это время на севере стоит сплошная ночь. Среди ночной темноты свирепствуют сильные вьюги. Морозы доходят до пятидесяти градусов.
Но и летом на далеком севере не многим лучше, чем зимой. Солнце хотя и стоит и в июне и в июле круглые сутки на небе, но поднимается оно очень низко. Его косые лучи плохо согревают землю и не могут растопить огромные пласты льда и снега.
Летом на островах Полярного моря не бывает больше пяти-шести градусов тепла, поэтому здесь почти ничего не растет. Только на солнечном припеке снег сходит, и земля обнажается и оттаивает, но не больше чем на полметра. На таких местах и вырастает сероватый мох да жесткая короткая тощая травка.
Вся эта обширная область, где лежит северное холодное море, и все земли и острова на нем называются северной полярной областью. Эта область называется так потому, что в этой части земли находится северный полюс земного шара.
Самые большие острова на Северном Полярном море в той части, которая ближе к нам,- это двойной остров Новая Земля, и острова Шпицберген, или, по-старинному, Грумант.
Новая Земля находится далеко за Архангельском. От Архангельска до Новой Земли морем больше тысячи километров. А острова Шпицберген лежат к западу от Новой Земли против нашего Мурманского побережья.
Новая Земля имеет в длину почти тысячу километров, а в ширину в некоторых местах – километров тридцать, а в некоторых- около ста. Покрыта она высокими каменными горами.
Если плыть вдоль берега Новой Земли, то можно видеть, как горы становятся все выше и выше. Все горы покрыты снегом и льдом. Очень часто густой туман закутывает горные вершины, и от этого горы кажутся выше.
Хотя зимой на Новой земле и не холоднее, чем во многих местах Сибири, но здесь не растут деревья: лето здесь стоит всего только недель десять и тепле никогда не бывает больше пяти-семи градусов.
Только в немногих местах, где особенно сильно пригревает солнце, растет мох да тощая травка, и кое-где показываются жалкие кустики ползучей ивы и березы – стланки. Но ивы и березы на Новой Земле нисколько не похожи на наши. Это – даже не кустарник, а крошечные ползучие кустики в несколько сантиметров высоты. Полярная ива немного напоминает тощий кустик брусники. Тем не менее эта крошечная ива выпускает весною сережки и цветет.
В самых теплых и закрытых от ветра местах вырастает на Новой Земле ягода морошка и разбрасывает свои веточки – плетни- ягода вороника.
Но короткое лето не успевает растопить весь снег на Новой Земле, и уже в августе здесь начинаются морозы, а с сентября устанавливается зима.
Еще беднее с растительностью и тоскливее другие острова в Полярном море – Шпицберген. Шпицберген весь покрыт остроконечными горами, за что и получил свое название. Слово Шпицберген по-русски значит «остроконечные горы».
Острова Шпицберген, или Грумант, находятся к западу от Новой Земли на расстоянии около тысячи километров. Шпицберген и соседние с ним острова часто называются мореходами «страшной» землей. Зима здесь стоит девять месяцев, а три месяца в году солнце ни разу не поднимается на небе. Среди темноты и холода часто свирепствуют бури и снежные бураны.
Здесь мало встречается даже тех жалких и тощих растений, которые мы находим на Новой Земле. Только бурый мох одолевает в некоторых местах каменные скалы, которые летом освобождаются от снега. Пустынны и дики даже и летом берега Шпицбергена.
Разбитые бурей
Восемь дней сряду погода стояла хорошая. Ладья стала уже подходить к Новой Земле. На море показались высокие горы, покрытые снегом и льдом.
-–Ну, братцы, – сказал Химков товарищам, – завтра будем на месте. Отдохнём немного, да и за промысел примемся.
Но вдруг к вечеру на море поднялась сильная буря. Заходили по морю большие волны. Маленькую ладью бросало, как щепку, из стороны в сторону. Ледяная вода заливала палубу. Ветер быстро гнал ладью в другую сторону от Новой Земли.
– Дело плохо, ребятки, – сказал лоцман. – Буря разыгрывается не на шутку, должно быть, не видать нам Новой Земли.
Все приуныли. Целы три дня ревело море. Только на четвёртый день буря утихла. На небе показалось солнышко. Но и солнышко не утешило промышленников. Они увидели. Что всё море покрыто льдинами. Льдины окружили шхуну, и вместе со льдом шхуну отнесло на запад. Дня два гнали льды шхуну по морю. Наконец впереди мореходы увидели какую-то землю и остроконечные горы.
– А ведь это – остров Грумант, – сказал Химков. – Вон куда нас занесло.
Все промышленники так были измучены бурей, что еле-еле держались на ногах.
Химков решил пристать к острову и дать своим товарищам отдых. Он вспомнил, что на Груманте несколько лет перед тем зимовали мезенские китоловы и построили там избу. Когда Химков сообщил своим товарищам о решении пристать к острову. Все сильно обрадовались. Но Химков не знал в точности, где находится изба мезенских китоловов, а между тем льды не подпускали судно подойти к берегу. До берега оставалось еще более километра.
– Ну, братцы, – сказал Химков, – вы оставайтесь на ладье, а я возьму с собой человека три и схожу на берег. Поищу ладью. Как найдем, вернёмся к вам, и тогда как-нибудь будем пробиваться к берегу.
Химков взял с собой сына Ивана и ещё двух матросов – Степана Шарапова и Федора Веригина. Захватили с собой на всякий случай ружьё, пороху на двенадцать зарядов, топор, маленький котелок, запас муки, ножик, немного табаку, огнянку, чтобы огонь добыть, и отправились на остров.
Долго они пробирались по льду, обходя полыньи. Добрались, наконец, и до берега. Ни одного деревца, ни кустика, только камень, да снег, а на проталинах кудреватый мох.
Пройдя по берегу километра четыре, Химков и его спутники увидели полуразвалившуюся избу. Около избы была сложена поленница дров. Странно было видеть на этом мертвом острове человеческое жильё.
Вошел Химков в избушку. В одном углу был очаг, сделанный из глины, в другом – были нары.
Степан Шарапов и Федор Веригин принесли дров и разожгли огонь. Вскипятили в котелке воды, запустили туда горсти две муки. Поели похлёбки. Отдохнули немного. Пошли в обратный путь.
– Вот обрадуем наших, – сказал Химков. – В избе поместим больных, здоровые останутся на ладье. Можно будет искать, нет ли здесь где-нибудь поблизости моржовых или тюленьих лежбищ, тогда и промыслом займёмся.
По дороге увидали промышленники оленя. Олени больше водятся в тундре, на Мурмане и в северном крае, но иногда встречаются и на островах.
– Не подстелить ли оленька? – спросил Шарапов Химкова.
– Да, хорошо бы было! Спустись–ка в овраг наперерез оленю.
Шарапов побежал в овраг. Долго ничего не было слышно. Но вдруг среди тишины раздался выстрел, а затем послышался далёкий крик Шарапова.
Химков, его сын и Веригин пошли в овраг и вдали увидали Шарапова.
Он махал им шапкой, а на снегу недалеко от него виднелась оленья туша.
Через полчаса оленя освежевали. Мясо разрезали на четыре части, и нагруженные добычей мореходы зашагали на берег.
Скоро они дошли до заметки, которую они оставили на берегу, когда пошли искать избу.
– Братцы, а ведь ладьи-то нашей не видать,- сказал с тревогой в голосе Химков.
– А куда же она девались? – спросили его спутники.
Льда у берега тоже не было. Поднялся западный ветер, отнес льдины и вместе с ним угнал, вероятно, ладью, а может ладья была раздавлена льдинами и пошла ко дну.
Одни среди ледяной пустыни
На море не было никаких признаков ладьи. Отчаяние охватило их. Долго стояли они на берегу и безнадёжно смотрели в туманную даль.
– Как же быть? – сказал Степан Шарапов.
– Придётся жить на острове, пока на наше счастье не придёт какое-нибудь промысловое судно, – ответил Химков. – Да редко сюда заходят, – добавил он.
– Ну, братцы, горевать нечего, – произнёс Федор Веригин. – Будем жить здесь, авось не умрём.
– Вот дело-то какое приключилось! – сказал старший Химков и с сердцем плюнул на землю.
– Да, уж видно, надо устраиваться на новой квартире, – попробовал было пошутить молодой Химков.
Но никто не улыбнулся. У каждого на сердце «кошки скребли». Дело шло к осени, и вряд ли можно было надеяться, что в это время далёкий Грумант зайдет какое-нибудь промысловое судно.
Грустные вернулись четверо промышленников в избушку. Плохо провелиони первую ночь на пустынном острове. Никто из них почти не заснул. Каждый думал про себя тяжёлые думы.
Рано утром Химков поднял товарищей и сказал:
– Надо готовиться к зимовке. Время терять нечего. Прежде всего нужно собрать побольше топлива. На берегу есть плавник[1]. Надо брать его как можно больше, а то без топлива мы зимой замёрзнем. А потом нужно позаботиться и об еде.
Все четверо пошли на берег и принялись таскать плавник к избушке. Каждый день выходили они на работу, а Степан Шарапов иногда отправлялся на охоту за оленями. Ему удалось набить десять оленей. Оленину зарыли в снег, а из шкур сделали себе теплые сапоги и одеяла.
Скоро все заряды были расстреляны. Охотиться было не с чем. В незаряженном ружье толку было. Все приуныли.
– Как же быть? – спросил Шарапов.
– Как-нибудь проживём, голь на выдумки хитра, – произнес Химков.
Как-то на берегу нашли доску с железным крюком и несколькими большими гвоздями. Крюк употребили вместо молотка. Расплющили им гвозди, сделали из них наконечники для копьев и стали с ним охотиться на песцов.
Наступил август. Начались морозы. Пошёл снег. Установилась зима. День проходил за днём. Но скоро и короткие дни прошли. Настала сплошная ночь.
– Тут и праздники все позабудешь, и счет дням потеряешь, – сказал как-то Веригин.
– Какие тут праздники! – ответил Химков.
Однако Веригин задумал сделать календарь. Он нарезал ножом на палке зарубки и каждую седьмую зарубку сделал шире. Эти широкие зарубки должны были обозначить «воскресенья».
– Пустое затеял, Федор, – сказал Химков, глядя, как Веригин мастерил свой «календарь». – Ведь мы и теперь сбились в счете дням. Да и как ты будешь отмечать на своём календаре дни, когда вплоть до марта будет ночь сплошная?
– А вот, как спать будем ложиться, я на зарубке крест буду ставить, – это значит день прошёл.
– Ну, делай, делай.
Однажды «дичь» сама пришла к охотникам. Как-то ночью около наружной двери послышался шорох. Скоро дверь стала трещать. Кто-то ломился в избу.
Это медведь, братцы, – сказал Химков. Берись скорее за копья!
Все соскочили с постелей, схватили деревянные копья, а сам Химков взял топор.
– Ну, ребята, не плошай! Как только медведь просунет башку в дверь, колите его копьями. Старайтесь засунуть их поглубже в глотку.
– Постараемся.
Химков зажег огонь в очаге, чтобы осветить избу, и все стали около двери. Медведь был уже в сенях. Он нащупал дверь и стал лапами её отворять. Через минуту медвежья голова наполовину просунулась в дверь, и в этот момент три копья сразу вонзились в медведя. В эту же минуту сам Химков стал рубить медведя топором.
Медведь, не ожидая такой встреси, в первую минуту опешил, но затем бросился в избу, все три копья сломались, и медведь навалился на Степана Шарапова. Но сам Химков не дремал. Он насел на медведя сзади и со всего размаху рассёк ему череп топором. Медведь рухнул на пол, и охотники добили его.
– Вот так гость пожаловал, – проговорил Химков, вытирая со лба пот.
– Хорошо, что вовремя раскроил ему башку, – сказал Степан, – а то медведь здорово стиснул меня.
– Ну, вот теперь мы с медвежатиной, – пошутил Федор Веригин.
Медведя освежевали. Очистили шкуру. Мясо разрубили на куски. Разрезая мясо, охотники заметили, что жилы у медведя очень крепкие и легко разделяются на отдельные волокна.
– А ведь из медвежьих жил можно тетиву сделать для лука, – проговорил молодой Химков-сын.
– И то дело, – ответил отец.
Случай с медведем был для всех четырёх вроде праздника. Все повеселели.
Настала полярная зима. Круглые сутки стояла темнота. Охотиться было нельзя. Морозы стояли такие, что дух захватывало. Несчастные мореходы сидели почти всё время в избе. Они завалили избу со всех сторон снегом, чтобы ветер не выдувал тепла. В избе, когда не горел очаг, стояла полнейшая тьма. Так в темноте и лежали все четверо на своих постелях, покрытых оленьими шкурами.
Все скучали о родных. Думали о том, попадут ли они на родину. Мало утешительных мыслей приходило в голову. Глубокая тоска охватывала всех.
Никто не знал, сколько месяцев живут они на острове. Часов у них не было. В то время часы вообще были редкостью. Солнце не показывалось на небе, кругом стояла сплошная ночь. Когда лежать надоело, кто-нибудь вставал, разжигал огонь в очаге, варил обед. После обеда опять ложились. Так и шло время.
Однажды Степан Шарапов пошел на волю, чтобы поразмяться. Через минуту он вбежал в избу.
– Братцы, скоро солнышко покажется, на восходе небо стало белеть.
Все выбежали из избы и стали смотреть на восточную сторону. Там действительно темное небо было немного светлее, чем в других местах. Каждый день стали следить, как небо на востоке становилось светлее. Наконец над морем показался и краешек солнца. Но через несколько минут солнце опять зашло, и в ледяной пустыне снова наступил мрак.
На следующий день над морем показалась уже половина солнца, а ещё через несколько дней солнце поднялось в небе довольно высоко и продержалось на небе сравнительно долго.
– Ну, братцы, вот и зиму перезимовали, – сказал Химков.
У всех на глазах показались слёзы. Бросились обнимать друг друга.
Но никто из четверых не знал, какой идет месяц и сколько времени провели они на острове. С каждым жнём солнце поднималось всё выше на небе, и на припеке снег стал таять. Скоро на проталинах показался мох. На остров прилетели гуси и гагары. Стали бегать песцы. Химков и его товарищи начали ходить на охоту.
Кроме копий Степан Шарапов сделал ещё лук. На берегу он нашёл еловый корень, обделал его ножом, а тетиву сделал из медвежьих жил. Сделали стрелы с наконечниками из заострённых на конце гвоздей.
Таким первобытным оружием им удалось убить несколько оленей и трёх песцов. Свежее оленье мясо подкрепило их силы, и они стали снова собирать плавник на берегу. Во время длинной зимы они сожгли порядочно топлива.
Собирая плавник, они с надеждой смотрели на очищавшееся ото льда море. Каждый день смотрели они, не покажется ли на море промысловое судно, которому бы можно было подать знак о себе.
Но дни проходили за днями, а никаких судов на море не было видно. Так в бесплодном ожидании прошло всё лето. Снова солнце закатилось, начались опять морозы и снежные вьюги. Настала вторая зима.
С тоской и грустью заперлись четверо несчастных мореходов снова в свою ветхую избушку, и опять потянулась долгая, тёмная полярная ночь.
Вторая зимовка
Вторая зимовка на ледяном острове была такой же тоскливой и скучной, как и первая. Единственным развлечением было смотреть, как играют сполохи.
Сполохи, или северное сияние, можно увидеть только на севере. В долгую темную ночь в северных странах на небе вдруг показывается особенный свет. Сначала свет загорается на краю неба, а потом поднимается все выше и выше. Затем на небе показывается большая разноцветная радуга, радуга эта переливается и колышется как будто ветром. Потом радуга разрывается, и по небу начинают ходить большие столбы, или полосы. В это время кажется, что все небо горит и небесный пожар перекидывается из одного места на другое. Но минут через двадцать свет на небе гаснет и наступает снова темная ночь, и еще тоскливее становится на душе.
Однако Химков уговорил своих товарищей как можно меньше лежать. Он смастерил себе лампу, в которой жгли олений жир. Лампой была небольшая глиняная плошка, которую слепил Федор Веригин. Фитиль свернули из тряпки. Когда огонь в очаге переставал освещать хижину, зажигали эту лампу, и тусклое пламя освещало убогую лачугу. Сидя вокруг этой лампы, все что-нибудь старались делать – нитки из медвежьих жил, иглы из костей или гвоздей.
Одежда и обувь у всех четверых за год износилась и истрепалась. Пришлось сшить себе одежду из оленьих шкур.
В первую зиму никто из четверых не болел, но во вторую зиму захворал сначала Иван Химков младший, а потом Федор Веригин. Молодой Химков скоро поправился, а Веригин стал хиреть.
У него развилась цынга. Цынгой часто болеют жители в полярных странах. Цынга начинается с того, что человека охватывает слабость. Все время хочется лежать. Затем начинаются боли в суставах. Портится вся кровь в теле. Изо рта у человека начинает пахнуть. Десны распухают, синеют, и из них начинает идти темная кровь. Лицо отекает, пухнут ноги и на них появляются раны. Вскоре человек умирает. Цынга бывает от плохой и несвежей пищи.
Скоро Федор Веригин так ослаб, что не мог ходить и все время лежал и стонал от боли. Через несколько недель он умер. Смерть Федора сильно подействовала на всех. Каждый думал про себя, что может быть и его ждет такая же участь.
Потужили, погоревали о Федоре. Вырыли около дома яму в снегу и схоронили его в этой яме. Уныло возвратились трое мореходов после похорон товарища. И еще тяжелее стало у них на душе.
Вторая зима прошла, однако, благополучно для остальных. Поболел немного сам старик Химков, но отошел, выздоровел. Скоро опять пришла весна. Опять прилетели птицы, появились на море морские звери. Опять начали все посматривать на море, охотиться и собирать плавник. И жизнь пошла своим чередом. Снова стали ждать – не появится ли на море судно.
Но судно не появилось и на второе лето. Стали готовиться к третьей зимовке. В труде и в охоте незаметно промелькнуло короткое лето. Опять солнце скрылось на целые полгода. Опять начались бури и холода. Каждый из трех мореходов, глядя, как закатывается солнце на зиму, думал про себя. «Доведется ли увидать мне еще раз красное солнышко?»
Спасение из ледяного плена
Прошла еще зима, а за ней третье лето, а затем четвертое, пятое и шестое. Зимой по целым неделям на острове ревела буря, промышленники не выходили наружу. За зиму снег заносил хижину так, что весной промышленники еле-еле откапывали ее.
Три морехода жили одинокой жизнью среди льдов и снегов. Каждое лето они с надеждой выползали из своей хижины и смотрели на море- не покажется ли там какое-нибудь судно. На всякий случай на высоком холме они сложили костер из плавника. Химков сказал сыну и Шарапову: как покажется на море парус, сейчас же зажигать костер, по нему корабельщики на море узнают, что на острове есть живые люди.
Но лето проходило за летом, а никакого корабля к острову не заносило. Несчастные мореходы, чувствуя, как силы слабеют с каждым годом, потеряли уже надежду увидать когда-либо родные места. Каждый думал про себя, что им суждено умереть на этом ледяном острове, что он и будет для них могилой. Здоровье у всех троих стало слабое. Более пяти лет они не видали куска хлеба, а питались только одним оленьим и медвежьим мясом. Обросли все волосами, как звери, и совсем стали дикарями.
Наступило седьмое лето. Опять стали собирать плавник. Хотя никто уже не верил в избавление от ледяного плена, но все-таки каждый из них старался пробыть как можно дольше на берегу. Каждый все-таки надеялся, что вот-вот покажется на море судно и возьмет их. Все надеялись попасть домой.
Но дни опять проходили за днями, а море было пустынно. Лето подходило опять к концу, и мореходы начали было готовиться к новой зимовке. Вдруг однажды на море вдали показалось какое-то судно. Первый увидал его Степан Шарапов. Не помня себя от радости, Степан побежал в избу, чтобы оповестить отца и сына Химковых.
-Судно! судно!- кричал он, вбегая в избу.
– Зажигай скорее костер на берегу!- крикнул Химков своему сыну.
Через минуту на берегу горел костер, и дым от него высоким столбом поднимался к небу.
Все трое подбрасывали в огонь дрова и жадно смотрели на море, где вдали плыл корабль.
«Заметят наш костер или не заметят? Зайдут за нами или же бросят на произвол судьбы?»- думали мореходы.
Вдруг Степан Шарапов, у которого зрение было хорошее, увидал, что судно повернуло к острову. Через полчаса на нем можно было видеть людей. Было видно, как с судна спустили лодку. Через несколько минут лодка уже была у берега.
-Что за люди?- послышался крик с лодки.
-Архангельские промышленники. Спасите нас!
Лодка ткнулась носом в берег, и на берег выпрыгнул лоцман.
-Здравствуйте! Как это вы очутились здесь?
-Долго рассказывать, потом расскажем, возьмите нас с собой,- говорили, почти плача от радости, трое людей, одетые в оленьи шкуры.
-Ну, ладно, садитесь в лодку, на судне расскажете о своих приключениях,- сказал лоцман.
-Да у нас добришко кое-какое есть,- проговорил Химков,- хотелось бы его забрать с собою.
-Ну, ладно, заберем и его.
Из избы стали вытаскивать оленьи, медвежьи и лисьи шкуры и куски оленьего сала. Всех шкур оказалось около двухсот, а сала пудов шестьдесят.
Взяли они с собой и лук, стрелы, копья, и рогатины и костяные иглы – все, что они сработали за время жилья на острове.
-Однако много добра вы здесь накопили,- сказал лоцман,- за один раз и не увезти.
-Ведь шесть лет жили здесь,- сказал Химков.
-Как шесть лет? Спросил удивленно лоцман.
-Да, целых шесть лет. Умирать было собрались здесь, да вот вы явились…Спасли нас.
Все шкуры и сало были погружены в лодку, и трое промышленников стали прощаться со своей ледяной тюрьмой, где они прожили долгих шесть лет. Сходили на могилу Федора Веригина.
-Прощай, Федя,- сказал Химков со слезами на глазах.- Всех моложе ты был из нас четверых, да не суждено тебе было вернуться домой…Прощай!
Шхуна, на которую попали трое несчастных промышленников, принадлежала одному архангельскому купцу. Шхуна возвращалась теперь с Новой Земли в Архангельск. Но ветер отнес ее к Шпицбергену. Благодаря этому и были спасены злополучные мореходы.
Хозяин шхуны, выслушав рассказ Химковых и Шарапова, сказал:
– Ну, а за доставку вас в Архангельск вы мне отдадите половину шкур и сала, что у вас есть.
-Да хоть все возьми, только доставь на родину, проговорили все трое.
-Ну, ладно, заплатите мне за доставку 80 рублей.
28 сентября 1749 г. шхуна прибыла в Архангельск. Слух о том, что на шхуне приплыли три человека, которые шесть лет провели на Груманте, быстро облетел город, на пристань собралось много народу.
Химков и Шарапов увидали своих знакомых, все целовались и поздравляли со спасением. Старуха Химкова, услыхав, что возвратились её муж и сын, шесть лет пропадавшие без вести, побежала тоже на пристань. Увидав мужа и сына, стоявших на шхуне, она бросилась по мосткам на шхуну, но оступилась, упала в воду и чуть не утонула.
Весь Архангельск перебывал потом в избе у Химковых, чтобы посмотреть на тех, кто целых шесть лет прожил на Груманте среди холода и тьмы.
Рассказом Химковых и Шарапова заинтересовался губернатор. Он призвал всех троих к себе, заставил их рассказать о жизни на Груманте. Этот рассказ был так интересен, что губернатор решил отправить отца и сына Химковых в Петербург.
В Петербурге Химковы были в Академии наук, рассказали учёным о своих приключениях, о природе холодных стран. Но тогдашние русские учёные не очень-то заинтересовались рассказом, они даже не стали слушать Химковых, и только один французский учёный, бывший в то время в Петербурге, подробно расспросил Химковых об их приключениях и всё это записал и потом напечатал в Париже.
Многое изменилось теперь и на далёком севере. Правда, полярная природа остаётся всё такой же суровой, как и прежде, острова на Ледовитом море покрыты льдом и снегом, а на самом море плавают ледяные горы. Но при советской власти оживает и неприветливый суровый север.
Теперь советская власть устраивает на полярных островах посёлки, научные станции, радиостанции. Каждое лето в Ледовитое море отправляются ледоколы, на которых промышляют морского зверя и возят на север разные товары. На Шпицбергене теперь добывают каменный уголь, там живёт круглый год много народу, в посёлках горит электричество, есть радио.
Если иногда случается, что какое-нибудь, судно раздавливают льды и промышленники остаются среди ледяной пустыни, то советское правительство быстро организует для спасения помощь. Советские лётчики отыскивают потерпевших крушение, указывают место ледоколам или сами спускаются на лёд и забирают потерпевших.
У всех на памяти спасение челюскинцев.
Много других случаев спасения из ледяных оков Ледовитого моря происходит на далёком севере каждое лето. С каждым годом суровое Полярное море всё больше и больше покоряется человеком.
[1] Плавником называется лесной материал – доски, обломки разбитых бурей судов, брёвна и деревья, выброшенные на берег.
Comments are closed