Источник текста: Поморская столица. 2018. № 1. С. 55-61.

Груманланы

Четверо промышленников, оказавшихся в 1743 году на острове Полумесяца архипелага Шпицберген, не растерялись, столкнувшись с угрозой голодной гибели, и сумели в течение шести лет выжить в арктических условиях, благодаря своему характеру, навыкам и природной смекалке. Недаром в Архангельске встарь говорили, что «груманлана палкой не уколотишь».

Квинтэссенция книги Петра-Людовика Ле Руа «Приключения четырех российских матросов, к острову Шпицбергену бурею принесенных»: Андрей Деррик, фото Якова Лейцингера.

«На Севере таких добытчиков, людей смелых, предприимчивых, находчивых и отчаянных, называли груманланами – по имени архипелага, Груманта»

Промысловый ход

Начало эпопеи было обычным. В 1743 году житель города Мезени Еремий Окладников снарядил судно с четырнадцатью промышленниками к острову Шпицберген для ловли китов или моржей. Это был один из основных поморских промыслов того времени. Охотники сыскались, ибо иного жизнь в северной глубинке и не предполагала. На Севере таких добытчиков, людей крайне смелых, находчивых и отчаянных, называли груманланами по имени архипелага, известного у поморов как Грумант.

Ходили туда привычно: при ходовом ветре бежали парусным судном на север до льдов и затем шли их краем до тех пор, пока не упирались в шпицбергенские острова, богатые китами и морским зверем.

В тот раз восемь дней поморы под парусом благополучно шли к цели, но на девятый день попутный ветер переменился. И вместо западной стороны Шпицбергена, куда ежегодно на ловлю китов ходили голландцы и прочие промышленники, поморы прибились к восточной стороне архипелага, предположительно к острову Полумесяца вблизи южного берега большого острова, известного сейчас под названием Эдж. Здесь они сумели пробиться сквозь льды к берегу только на три версты. Потом судно затерло в скопице обломков припая. В тот год наступило пятилетие, когда поморы из-за сильных льдов перестали ходить на промысел к Груманту.

Попав в опасное положение, мужики стали думать о зимовке. Иного выхода уже не предвиделось. Судно было прочно пленено льдами. Штурман припомнил, что мезенские жители как-то давно привезли лес для дома и даже построили его подальше от прибоя. Решение перебраться на остров было единственно правильным, так как в случае зимовки на судне всех ждала бы гибель.

На поиски жилья или пригодного места отправилась партия из четрых человек. В нее вошли Алексей Иванов Инков, Хрисанф Прокопьев Инков, Федор Андреев Веригин, Степан Стахеев Шарапов. По всторошенным и волнующим льдами идти до берега было далеко, около двух верст, полных опасностей и трудностей. По этой причине поморы-разведчики не взяли с собой ничего лишнего, чтобы, упав в воду, не утонуть в мгновение ока под тяжестью поклажи. С собой на четверых было ружье, рожок с порохом на двенадцать зарядов и столько же пуль, топор, маленький котел, 8 килограммов (20 фунтов) муки в мешке, огнянка и трут для разведения костра, ножик, пузырь с табаком и четыре деревянных курительных трубки. С этим мужики и пошли по льдинам на остров.

Кромешные льды

Дом на острове поморы отыскали довольно быстро. Он был построен меньше чем в полверсте от берега. В длину зимовье имело размер около 12,5 метров (6 сажен), а в ширину и в коньке крыши – до 6 метров (3 сажени). Имелись сени (передня горница) шириной в 4 метра (2 сажени), в которой были две двери – наружная и избяная, что способствовало сохранению тепла в доме.

В нем была сложена глиняная русская печь без трубы и с лежанкой. На ней можно было варить еду, но самое главное – отапливать зимовье. Отсутствие трубы не было чем-то необычным или неудобным. В те времена избы часто отапливались по-черному. Дым из печи выпускали в приоткрытые двери-окошки. Тягу дыма регулировали подвижными досками, двигающимися на окнах по полозам. Таким образом, весь дым скапливался под потолком и не опускался вниз. Конечно, потолок в таких избах черен, но на полу вполне чисто…

Четверо поморов, обнаружив крепкое и ладное зимовье, обрадовались этому открытию. Хотя дом был поставлен давно и несколько пострадал от непогоды и времени, но починка не представляла трудностей. Товарищи переночевали в избе и поутру пошли на берег, чтобы известить промышленников и перенести с судна на берег продовольствие, снасти, оружие, имущество и прочие припасы, необходимые для зимовки на острове.

Придя на место, где поморы ступили на берег, они увидели перед собой только чистое море, где не было ни льда, ни их судна. Ночью случился сильный ветер, который унес льды от острова. Исчезло и судно с промышленниками. Раздавило ли льдами на месте или оно затонуло в шторм – неизвестно. Ясно одно: судно погибло, так как к берегу Малого Бруна оно больше не пришло ни к вечеру, ни назавтра. Никогда. Десять человек пропали без вести…

Четверо поморов поняли, что надежды покинуть остров нет. С тем, невеселые и в раздумьях, они вернулись к зимовью. Здесь им предстояло определиться: что делать, чтобы не погибнуть? Продукты, взятые с собой в дорогу, кончатся через несколько дней. Инструмент, конечно, послужит. Остров тоже чем-то богат… Словом, горевать незачем, коли и так в горе сидишь. Начальства над тобой, кроме Бога, нет, помыкать тобой некому. Стало быть, печаль тут – чертова забава и – тьфу на нее!

Руки не для скуки, а печаль – отчаль!

Мужики бороздили землю носами недолго и взялись за дело. Двенадцатью зарядами за короткое время добыли двенадцать диких северных оленей, которых на острове было великое множество. Неплохо обстояло дело и с ремонтом избы. Кое-где у нее вывалились из сруба бревна, выпал из пазов мох, отчего ветер свободно гулял внутри. Топором и умелыми руками быстро навели порядок. Бревна поставили на место. Мох, растущий в изобилии, пошел на утепление сруба. Все дыры и щели плотно законопатили.

Большой проблемой стало топливо. На безлесном острове не росли даже кусты. Но на побережье поморы нашли во множестве всякой древесины – от целых деревьев с корнями, вырванных водой рек где-то на материке, до обломков кораблей, потерпевших крушение. В одной из судовых досок мужики обнаружили большой железный крюк, несколько гвоздей длиной 10-15 сантиметров и прочие металлические изделия. К этому времени убитые олени были уже съедены, огнеприпасы для ружья кончились, и поморы уже хмуро думали о близкой смерти от голода.

Были у них мысли соорудить охотничий лук из большого елового корня, но находка корабельного железа оставила эту идею пока в стороне – требовалось найти материал для тетивы и подходящее дерево для стрел. Первым делом решили соорудить пару рогатин для обороны от белых медведей, промышлявших в округе. Зверь считался более лютым, чем обыкновенный бурый медведь, и потому обороняться от него потребовалось решительно.

Для ковки рогатин и наконечников стрел потребовался молоток. Его удалось смастерить из железного корабельного крюка с отверстием. Его расширили с помощью гвоздя и топора, а затем вбили черенок, получив вполне подходящий кузнечный инструмент. Наковальней поморы выбрали большой дикий валун, а клещи соорудили из оленьих рогов. Таким нехитрым набором отковали два «железца» на рогатины. Их хорошенько выгладили и обточили на камнях, насадив на прямые древки толщиной с руку, и зажали сыромятными ремнями из оленьей кожи.

Медведя – на ножи!

Рогатины оказались поморам по руке, хотя больше походили на копья. Промышленники немедленно устроили своему оружию полевые испытания. Далеко ходить не пришлось. Один белый медведь давно уже отирался по соседству с мужиками, намереваясь сожрать зазевавшегося человека. Поморы рисково вышли на зверя и убили его, затыкав насмерть рогатинами. Ибо нечего на помора облизываться, когда им самим есть хочется. Медведя освежевали, разделали и съели, найдя мясо похожим по вкусу на говядину. Жилы зверя – толстые и тонкие – были вырезаны и обработаны для изготовления лучной тетивы со всем тщанием. Вскоре лук был готов, и с этого момента поморы обзавелись универсальным оружием успешной охоты на оленей и песцов, которые давали мясо для еды и шкуры для шитья теплой одежды, противостоящей любой стуже с ветром.

Первый успех в охоте подвиг мужиков на то, чтобы выковать наконечники стрел. Сделали их четыре штуки, обработав до гладкости и остроты камнями. К еловым древкам, оперенным чаячьим пером, наконечники прикрепили медвежьими жилами. Четыре стрелы стали поистине самыми удачливыми в округе на тысячу верст. С их помощью поморы добыли около 250 оленей, а голубых и белых песцов – бессчетно. Белых медведей взяли около десятка, всякий раз подвергаясь смертельной опасности, так как зверь неимоверной силы старался хитроумно подкараулить людей. Все ушкуи, кроме первого были убиты при нападении на человека.

Иные медведи убегали от крика, а некоторые ломились в дом, чтобы растерзать людей, как говорится, по месту прописки. Поморам приходилось жить постоянно настороже. Поодиночке из дома не выходили и всегда брали с собой рогатину.

Мясные сухари

«Нужда отворяет глаза и приводит на ум чрезвычайные вещи». Что ж, мезенские промысловики долгое время питались сырым мясом. Хлеба и соли у них не было и в помине. Настоящей кухни в доме устроить не удалось. В русской печи, не имеющей плиты, варить мужики так и не сподобились. Костры во дворе были слабым подспорьем, да и дрова в них расходовались неэкономно. Топлива не хватало все время. Кроме того, «на огонек» все время норовили заглянуть белые медведи, которые легко могли напасть из темноты круглосуточной полярной ночи.

Недостаток дров компенсировался хитроумным решением коптить добытое мясо в дыму русской печи, стоящим на уровне сидящего человека. Сырое мясо развешивали на палках и шестах по всему дому. Оно вялилось и в верхней части кровли, где его не могли достать медведи и прочие хищники. Такой сухой продукт вполне заменял хлеб, и его запасы постоянно пополняли. «Мясные сухари» ели с вареным мясом.

Воду зимой добывали из снега, который топили в тепле избы, а летом брали воду в многочисленных ручьях окрестностей. Котел, которым промышленники черпали воду, был их единственной емкостью. Ни ведер, ни чашек, ни иных емкостей для жидких продуктов в их быту не было.

Живя в экстремальных условиях «без права на ошибку» своим умом и энергией, промышленники придерживались обычая православной веры, но не имели возможности держать больших постов и даже обыкновенных постных дней. Питаясь мясом оленей, медведей и песцов, поморы не смастерили из подручного материала ни удочек, ни сетей для ловли рыбы. Возможно, рыбалка не показалась им занятием, оправдывающим затраты сил и времени. Мясо и вода – рацион дикого мира на все шесть лет островного уединения.

«Четырьмя стрелами за шесть лет полярные робинзоны добыли более 250 оленей, а голубых и белых песцов – бес счета»

Скорбь корбута

Цингу в ту пору считали болезнью, которая сама по себе проявляется с приближением к полюсу и зависит от мороза, от «обращения в организме влажности и соков». С такими представлениями, конечно, подохнуть совсем недолго… Причину типичного недуга мореплавателей того времени приписывали вовсе не банальному недостатку витамина С.

Профилактику цинги показал своим товарищам опытный и бывалый Хрисанф Инков, которому уже случалось несколько раз зимовать на западном берегу Шпицбергена. Кстати сказать, Алексей и Хрисанф происходили из коренного рода мезенцев. Известно, что представители семьи Инковых неоднократно бывали на Шпицбергене и Новой Земле. В 1673 году прадед Алексея и Хрисанфа Федор Инков совершил поход на Новую Землю и торговал моржовым салом в Архангельске. Его сыновья Трофим и Федор в 1714 году по указу Петра I были приняты матросами в Балтийский флот, потому что «на кочах и лодьях на Новой Земле и Груманте бывали».

Итак, здоровье в зимовке гарантировало соблюдение четырех правил, оберегавших от болезни. Во-первых, есть сырое и мерзлое мясо. Во-вторых, пить свежую, еще теплую кровь убитого оленя. В-третьих, делать как можно больше движений. В-четвертых, есть ложечную траву, растущую повсюду, и чем больше, тем лучше. Трое поморов, следуя этим правилам цингой не заболели благодаря физическим упражнениям вошли в хорошую форму, оставаясь энергичными, деятельными, полными бодрости и духа. Куражась, мужики гонялись за оленями и песцами. Хрисанф, самый молодой из них (остальным было около 46-50 лет), настолько наловчился в беге, что уже много позже, дома бегал наперегонки с лошадьми. Четвертый промышленник, 45-летний Федор Андреев Веригин, пить оленью кровь не смог, не умея переступить через отвращение, почти все время проводил в избе, никуда не выходя, был ленив и неактивен. В первую же зиму он заболел цингой и страдал ею шесть лет подряд. В последние годы жизни вообще не вставал с постели, у него не было сил ни стоять прямо, ни поднести даже рук ко рту. Мужики кормили несчастного товарища с ложечки до конца его дней, как младенца.

Федор Веригин перед смертью был слаб и жестоко мучился. Он умер зимой, облегчив и без того многосложные заботы промышленников. Товарищи выкопали в снегу яму, глубокую настолько, чтобы до укрытого шкурами тела не добрались белые медведи. В час этих скорбных похорон в полной темноте полярной ночи каждый смиренно думал, что все они на этом пустом берегу уйдут именно так. И только последний из них останется без погребения.

Вечный огонь

Восемь кило муки, которую поморы принесли с собой, уполовинили быстро, съев ее с вареным мясом в первые дни. Но потом оставили скромный запас в покое, так как мука понадобилась для другой, более важной цели. Дело в том, что, имея огниво и кремень, промышленники быстро сожгли весь трут, из искр которого раздували огонь в печи или костре. Постоянно поддерживать пламя не удавалось из-за ограниченного запаса топлива, добывать которое приходилось с риском для жизни из-за многочисленных белых медведей.

Конечно, мужики краем уха слышали о том, что островитяне южных морей добывают живой огонь сверлением деревяшек, чего у них не имелось, разве что сырая, просоленная елка, принесенная из черт-те каких далей.

Бродя по острову, мужики наткнулись на пласт жирной глины, из которой вылепили примитивную чашку, устроив из нее подобие лампады с фитилем из тряпки. В емкости горел круглые сутки животный жир – хоть печь растопляй, хоть так прикуривай! Поначалу светильник работал неплохо, но потом сырая глина стала напитываться жиром и протекать. Поэтому сметливые промышленники высушили чашку с жиром и вареной в нем мукой, осевших по стенкам. Оторвав несколько лоскутов от рубах, умельцы вымочили их в вареной муке и армировали чашку для большей крепости. Опасаясь, что единственный сосуд может случайно разбиться, мужики сделали про запас еще несколько лампад по своему ноу-хау. Фитиль изготавливался из веревок, найденных в полосе прибоя, из пакли и собственного исподнего.

Сымай, мохнатый, шубу с кожей!

Меж тем одежонка промысловиков износилась, истрепалась, изопрела, придя в жалкий вид и полную негодность. Не в лучшем состоянии была и обувь. Меж тем надвигалась зима, и это подвигло мужиков на самостоятельный пошив штанов и рубах из звериных кож и шкур. К этом у времени поморы спали и укрывались оленьими мехами.

Шкуры выдерживали в пресной воде, потом скоблили с них отмякшую шерсть, мяли на руках до высыхания и, смазав горячим оленьим салом, мяли до полной готовности, получая гибкую и мягкую кожу. Меха на шубы вымачивали только одни сутки, и через несколько дней уже надевали новые теплые наряды.

Большой проблемой стало отсутствие иголок и шильев, без которых невозможно сшить сапоги, башмаки и одежду. Этот портняжий инструмент был ловко скован из гвоздей. Игольное ушко в теле раскаленной проволочной иглы пробили кончиком ножа. Иголки и шилья терпеливо обтачивали природным камнем. Единственное неудобство состояло в том, что нитки в иглах постоянно рвались из-за острых краев проушин. Нитки разной толщины производили, распуская медвежьи и оленьи жилы. Ножницами для кройки материала служил остро подточенный ножик.

Никто из мужиков никогда не имел понятия, как шьются рубахи или тачается обувь, но после первой зимовки все уже поднаторели в этом нужном деле, обнаружив с некоторым смущением к весне, что у них легко получаются штаны, камзолы, рубашки, шубы, сапоги и башмаки. Сообразительность, трудолюбие и смекалка были верным приложением к исходным выкройкам, которые мужики сняли со своей первоначальной одежонки. Летом одевались в кожаное, зимой – в меховое.

За все шесть лет жизни на острове поморы не были озабочены ни вшами, ни блохами, ни иными насекомыми гадинами, хотя все это время они прожили без бани, ванны и душа, умываясь снегом или, в лучшем случае, из ручья.

Изредка за этими заботами промышленников посещало уныние, неудивительное для людей, жестоко заброшенных на погибельно-безлюдный край света. Больше всего переживал за жену и троих детей штурман Иван Инков. Но новые заботы, отвлекая от тяжелых мыслей, вели за собой поморов изо дня в день.

«Приключения литературного Робинзона меркнут в сравнении с драматичной эпопеей мезенских поморов, выживших в стылой и безжалостной Арктике»

Врать невдомек

Через шесть лет монотонной жизни, сцепленной с борьбой за выживание и без надежды выбраться на метрик из безлюдья, поморы увидели в море паруса русского купеческого судна. Это случилось 15 августа 1749 года.

Судно принадлежало олонецкому купцу-староверу Амосу Кондратьевичу Корнилову, который послал этот парусник из Архангельска зимовать на Новую Землю, но в последний момент был дан новый маршрут – к Шпицбергену. В пути перемена ветра отклонила курс парусного судна от расчетного, и в итоге оно подошло к восточному берегу острова, где бедовали похороненные всеми поморы.

Они, завидев корабль, бросились зажигать дымные костры на возвышенностях и стали размахивать на берегу рогатиной с привязанной к нему оленьей шкурой. С борта увидели сигналы и выслали шлюпку узнать, кто и в чем терпит тут бедствие. Нет смысла описывать радость людей, чья жизнь вновь переменилась в одну секунду.

Поморы, ступив на судно, сторговались со шкипером о поступлении к нему на службу на время плавания и уговорились заплатить ему 80 рублей за доставку домой вместе со всеми пожитками и припасами. В итоге на судно переправили 800 кг (50 пудов) оленьего сала, множество кож, мехов белых медведей, оленей и песцов. Мужики не позабыли забрать с собой свой верный и испытанный инструмент – лук, стрелы, рогатины, лопнувший от работы топор, испорченный нож, шилья, иглы в костяной коробке, сделанной с помощью ножика, медвежьи и оленьи жилы.

Часть этого рукотворного инструмента попала в руки столичных ценителей. И тут, как водится, кто-то начал скандально возмущаться тем, что костяная шкатулка изготовлена не примитивным инструментов, а выточена на станке. Эта хамская сцена происходила во время беседы с Алексеем и Хрисанфом Инковыми. Но профессиональный токарь, тут же осмотрев коробку из кости, подтвердил, что она тщательно изготовлена примитивным ножом…

В Архангельск груманланы прибыли 28 сентября 1749 года, прожив в уединении шесть лет и три месяца. Жена штурмана Инкова, завидев судно с мужем на палубе, взволновалась так, что прыгнула с моста в воду и едва не утонула…

Поверенный графа П.И. Шувалова по Кольской китоловной компании Вернизобер писал: «Англичанин Даниэль Дефо сообщил баснословную историю Робинзона Крузо, написанную в годы шестилетней зимовки русских поморов на Шпицбергене. Но их история реальная и действительная. Приключения Крузо разворачивались в жаркой стране, наши же матросы пережили их в глубине Севера, на 77-м с половиной градусе. Англичанин мог приготовить пунш из винограда, произраставшего на острове. Наши же бедные, несчастные, но твердые духом русские довольствовались водой…» Неслучайно Михаил Васильевич Ломоносов, готовя экспедицию В.Я. Чичагова, искал этих полярных робинзонов, зная, что их опыт будет бесценен для дальнего арктического похода «Северным океаном в Камчатку».

Житье на острове для поморов завершилось без последствий. Высадились на дикий остров лишь с ножом, топором, огнивом и горстью муки на четверых. Выжили, обустроились, наладили промысел, навели уют, дождались спасения и домой приехали живые-здоровые, да еще и с добычей. Впрочем, они так и не смогли уже привыкнуть к печеному хлебу, который ели теперь с большим трудом, жалуясь, что от него раздувает и пучит брюхо. То же самое отношение сложилось и к напиткам: отныне мужики пили только чистую воду. Остальные выводы о характере архангельских поморов, проявившемся в этой драматичной эпопее самым наглядным образом, делайте сами. Пояснения излишни.

more